Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [26]

я сам разболтался, разболтался, вот и ладно, хоть так заткнуть ей рот, а то она опять начнет мне пересказывать тот триллер… впрочем, пусть себе рассказывает, а я смогу подумать о другом, о действительно потрясающем моменте, был такой в Мендельсоне, он меня просто сразил, и как он этого добился, только все же что-то неприятное есть в этом человеке, я чувствую… что-то холодное… ледяное… другое… но зато он совсем особенно прикасался к скрипке, и в какой-то момент они просто слились воедино… нет, не слились, такое и у меня было… тут что-то другое — не понимаю, как в такой холод что-то может быть сказочным, и что тут сказочного, я уже окоченел совсем — ну еще пятнадцать минут — для тебя? — и для тебя, если хочешь — ой, подожди — что? — да нет, я подумала о нем, как он играл, восхитительно, конечно, только вот что-то… — что «что-то»? — нет, я не знаю, мне трудно объяснить, это ты можешь — я уже говорил тебе, уже нет, ничего не могу, я думал об этом, но не уверен — да ладно тебе, хватит комплексовать, ну подумаешь, просто какой-то конкурс, какая-то лопнувшая струна… — дело не в струне, жюри этого не засчитывает — будут и другие конкурсы — да не в этом дело — а в чем — что «что-то», скажи, что именно «что-то» — я тут прочитала в одном журнале… — ты только журналами и интересуешься — а что плохого — ничего, так скажи… один его друг говорил — ну, и что — ничего, просто говорю… — я об игре тебя спрашиваю… все прочее неважно, какой он там человек — а вдруг важно — ох… и что с тобой говорить…

давай помолчим немного, город никогда не был таким тихим — просто ничего, совсем ничего не звучит…

музыка…

а существуют ли еще машины, ползут еле-еле… никто не в силах расчистить этот нескончаемый снег, он падает в свете фонарей, он засыплет все вокруг, весь мир… это было бы чудесно, в сущности, у меня ужасная депрессия, я просто не в силах выйти из нее… и это не легкая депрессия, вовсе нет, мне гораздо хуже, ужасно тяжело, и следовало бы ей сказать, сказать, она поймет и даст мне немного тех зеленых кристаллов… тогда, в Вене, они хорошо на меня подействовали… или нет?.. я же возбудился… а вот и ее дом, пелена снега совсем закрыла его… а тогда, наутро, я был как-то не в себе и не сказал ей, естественно, а должен был сказать

любимая,

ты что-то сказал? — нет, ничего — мне показалось, ну признайся — ничего я не говорил, тебе послышалось — нет, признайся, ты сказал… «любимая»… и чего ты стесняешься…

этот натиск мне неприятен, вот еще — «любимая», глупости, ей, что ли, скорей бы проводить ее и я уйду, всего несколько шагов, несколько нот… струна лопнула в самом финале, просто ужас, но проблема не в этом, проблема в скрипке, и я должен был ее послушаться, когда она мне сказала откажись от этого инструмента, но скрипка была такая прекрасная, такая настоящая, она вся сливалась со мной, были мгновения, когда я ощущал ее своей частью, своим возбудившимся членом… совершенно мужской инструмент… правы те, кто так утверждает… Маджини… он так выступает вперед, что телу приходится наклоняться, идти за ним, рука двигается все быстрее… но почему, почему ничего не получилось? Я слился со скрипкой, абсолютно, я думал, что и впрямь поймал ее душку… я чувствовал себя… сильным… и вдруг она отделилась от меня, отошла — чего-то хотела от меня… чего-то другого… а струна просто лопнула, повисла… и все закончилось…

Мы пришли.

… ты действительно решил идти домой, в этот собачий холод, метель…

… действительно… хотя нет, не знаю… там, у нее, тепло… но если я поднимусь… женщины так хотят, чтобы их трахали, а я-то хочу?

… но все же… да и что такого…

… почему бы и нет?

CODA

Если бы бедро не болело так сильно, счастье было бы полным, но так не бывает, Всегда что-нибудь, да мешает. Самое трудное — спускаться и подниматься по лестнице, но человек — такое существо, что всегда найдет решение, вот и у него есть нечто подобное. Он проговаривает вслух один стишок, скороговорку какую-то на совсем непонятном языке, и его ритм так увлекает, что уменьшает и боль, и трудности… когда идет вниз, говорит его задом-наперед, а когда вверх — то по порядку. Сейчас он спускается вниз:

Sancte Johannes

Labii reatum

Solve polluti

Famuli tuorum

Mira gestorum

Resonare fibris

Ut queant laxis[6]

Он услышал его когда-то давно от одного музыканта, который репетировал в зале, оно показалось ему странным, и он попросил прочитать его еще раз, потом второй, третий… господин сказал только, что это какая-то лесенка. Но он так и не понял, о чем оно, хотя запомнил почти сразу, и оно стало помогать ему при спуске и подъеме.

Sancte Johannes

ступенька

Labii reatum

ступенька

ритм действительно завораживает, хотя и получается неравнодольным из-за укороченной ноги. И пока он пройдет свои пять этажей вниз, так хорошо ее разработает, что в зале уже бегает, как молодой, и никто не догадывается, как ему больно, только вот хромоту скрыть невозможно, но ведь работать она не мешает…

Solve pollute

ступенька

Famuli tuorum

ступенька

В эту ночь работы будет много, концерт большой, все билеты проданы, зал буквально лопается от стоящих в проходах. Нужно все внимательно осмотреть. Дождаться, пока уйдут последние — гардеробщицы, уборщицы, обойти все — гримерные, партер, балконы, туалеты, проверить все окна и в конце — выключить свет.