Дилогия: Концерт для слова (музыкально-эротические опыты); У входа в море - [22]
и Вирджиния увидела — он согласился с ее перевоплощением, опустил смычок и скрипку, прикрыл глаза, отсчитывая беззвучные интервалы, в которых Маджини начала вытягивать звук за его собственные пределы, с его обратной стороны, тянуть его через смычок и пальцы Вирджинии…
… а сейчас играй сама и начни совсем нежно…
она слышала это без слов, сосредоточив в своих руках невыразимое dolce, потом снова dolce, но все напряженнее откуда-то изнутри тон стал расти в только-только начинающемся crescendo, и ее пальцы готовились к нему в восьмушках, шестнадцатых, прерывались в резких ударах арпеджио, потом в diminuendo, правда, совсем кажущемся, потому что оно не сокращало, а наоборот — концентрировало силу… и внезапно взорвалось
sempre staccato… sempre staccato…
ее пальцы вдруг стали острыми, и Вирджинии показалось, что она видит гвозди, вбитые под навесами балконов в Вене, на ее оборотной стороне,
sempre staccato
и капля крови,
а потом ледяная крошка снега…
и снова капля, и снова снег…
sempre staccato
sempre staccato
sempre staccato
ей почудилось, что она попала в тоннель, где неминуемо потеряется, воронка за пределами звучности окончательно поглотила ее, и тон, «вбитый» в уши, распался в октаву, начал играть сам с собой, обходя свои высоты, а Маджини проникала все глубже и глубже
at forte
fortissimo
она уже совсем не чувствовала своих пальцев, вся превратившись в руки, которые впивались в струны, а потом струны впивались в них, и боль была нестерпимой…
… и тогда он снова поднял скрипку, вошел в ее последнюю тему, зафиксировав ее,
удвоил тоны и звучность в унисоне, в котором никакое различие уже не имело смысла — да, да, будь мною…
будь мною…
sempre forte e largamente…
в эти мгновения у нее не было тела. Или оно распалось на мелкие осколки… а сейчас нужно было играть совсем медленно и с его помощью собрать эти осколки, удержав последний тон, признать…
что признать…
… оба одновременно, они сменили направление движения смычка, заставив его удерживать тон до самого конца, до последнего миллиметра…
Конец,
подумала Вирджиния,
но, в сущности, это только должно было стать началом.
Вирджиния опустила Маджини на пол у ног. Сделав шаг, взяла из его рук вторую скрипку и тоже положила на ковер.
… а сейчас… займемся любовью?
его глаза, совсем светлые, не отрываясь, смотрели на нее. Она хотела сказать, что последний аккорд всегда остается в теле, но это было лишним, ведь он знал это, она была уверена в этом…
… а ты мне доверишься? будет не совсем так, как ты привыкла…
Вирджиния кивнула…
Сейчас, думая об этом, она отчетливо помнила свои руки — очень холодные, совсем ледяные — их тепло ушло в струны, помнила и пуговки на своей блузке, они расстегивались с таким трудом, а одна оторвалась и покатилась к смычку, лежащему рядом с ее скрипкой. Потом вспомнила себя — свое голое тело, вытянувшееся на широкой кровати, и его, тоже голого, рядом с собой… и запах свежих, полумертвых и мертвых цветов.
А потом он вынул из кармана своего светлого кремового костюма маленький нож, похожий на скальпель, блеск его острия кольнул в глаза Вирджинии.
… повернись на живот,
сказал он,
и она послушно исполнила его просьбу, испытывая абсолютное и совсем ледяное доверие,
ощутила острый укол точно в той точке, чуть ниже позвоночника, где, как говорят, находится центр оргазма… как хорошо, если это мгновение смерти… когда он сделал разрез на ее коже, не было никакой боли. Почувствовала лишь, как из этого места вытекла капля крови, потом тонкий ручеек, а он помогал ему пальцами, направляя его или просто следуя за ним, пока струйка не достигла ануса и не утонула внутри…
Вирджиния вздохнула, полностью отдавшись его рукам, когда они переворачивали ее на спину, а потом почувствовала прикосновение ножа точно в том месте, где в матке сосредоточилось всё ее страстное желание, только что излившееся в музыку.
Он сделал разрез так же легко, безболезненно и бесстрастно… потекла струйка крови… пройдя через волоски лобка, она разошлась там на несколько потоков, позже слившихся в желобе половых губ, потом разлилась на два тонких ручейка, которые, обогнув клитор, воссоединились, чтобы затем перетечь в вагину…
… два ручейка, из ануса и вагины, слились вместе где-то внутри, и тело Вирджинии, потрясенное, замерло в мучительно-сладостной судороге оргазма…
… она ощутила такой нежный, болотный запах крови…
Когда она пришла в себя, услышала его голос:
… ты сделаешь для меня то же самое, ладно? совсем легко… у тебя такая тонкая рука, такие чувствительные пальцы…
Вирджиния открыла глаза. Увидела еще одну Вирджинию где-то сбоку, в черном стекле кухонного окна, за которым снежная пелена все так же спускалась с неба, а потом карабкалась вверх, на карнизы окон, заполняя своим сиянием мрак… надо же, угадали, целый день шел снег, уже темно… и снова прикрыла глаза, а за ее веками снег всё шел и шел, засыпая землю…
мне снилась Вена…
нет, это не сон… было явлено всё…
из прихожей послышался бой часов…
один
она начала загибать пальцы на руке, считая удары,
и сколько же я так сижу два в лабиринт Шёнбрунн я пошла на следующий день и заблудилась
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Тюрьма на севере штата Нью-Йорк – место, оказаться в котором не пожелаешь даже злейшему врагу. Жесткая дисциплина, разлука с близкими, постоянные унижения – лишь малая часть того, с чем приходится сталкиваться юным заключенным. Ори Сперлинг, четырнадцатилетняя балерина, осужденная за преступление, которое не совершала, знает об этом не понаслышке. Но кому есть дело до ее жизни? Судьба обитателей «Авроры-Хиллз» незавидна. Но однажды все меняется: мистическим образом каждый август в тюрьме повторяется одна и та же картина – в камерах открываются замки, девочки получают свободу, а дальше… А дальше случается то, что еще долго будет мучить души людей, ставших свидетелями тех событий.
Я был примерным студентом, хорошим парнем из благополучной московской семьи. Плыл по течению в надежде на счастливое будущее, пока в один миг все не перевернулось с ног на голову. На пути к счастью мне пришлось отказаться от привычных взглядов и забыть давно вбитые в голову правила. Ведь, как известно, настоящее чувство не может быть загнано в рамки. Но, начав жить не по общепринятым нормам, я понял, как судьба поступает с теми, кто позволил себе стать свободным. Моя история о Москве, о любви, об искусстве и немного обо всех нас.
Безымянный герой романа С. Игова «Олени» — в мировой словесности не одинок. Гётевский Вертер; Треплев из «Чайки» Чехова; «великий Гэтсби» Скотта Фицджеральда… История несовместности иллюзорной мечты и «тысячелетия на дворе» — многолика и бесконечна. Еще одна подобная история, весьма небанально изложенная, — и составляет содержание романа. «Тот непонятный ужас, который я пережил прошлым летом, показался мне знаком того, что человек никуда не может скрыться от реального ужаса действительности», — говорит его герой.
Две повести Виктора Паскова, составившие эту книгу, — своеобразный диалог автора с самим собой. А два ее героя — два мальчика, умные не по годам, — две «модели», сегодня еще более явные, чем тридцать лет назад. Ребенок таков, каков мир и люди в нем. Фарисейство и ложь, в которых проходит жизнь Александра («Незрелые убийства»), — и открытость и честность, дарованные Виктору («Баллада о Георге Хениге»). Год спустя после опубликования первой повести (1986), в которой были увидены лишь цинизм и скандальность, а на самом деле — горечь и трезвость, — Пасков сам себе (и своим читателям!) ответил «Балладой…», с этим ее почти наивным романтизмом, также не исключившим ни трезвости, ни реалистичности, но осененным честью и благородством.
«Это — мираж, дым, фикция!.. Что такое эта ваша разруха? Старуха с клюкой? Ведьма, которая выбила все стекла, потушила все лампы? Да ее вовсе не существует!.. Разруха сидит… в головах!» Этот несуществующий эпиграф к роману Владимира Зарева — из повести Булгакова «Собачье сердце». Зарев рассказывает историю двойного фиаско: абсолютно вписавшегося в «новую жизнь» бизнесмена Бояна Тилева и столь же абсолютно не вписавшегося в нее писателя Мартина Сестримского. Их жизни воссозданы с почти документалистской тщательностью, снимающей опасность примитивного морализаторства.
Знаменитый роман Теодоры Димовой по счастливому стечению обстоятельств написан в Болгарии. Хотя, как кажется, мог бы появиться в любой из тех стран мира, которые сегодня принято называть «цивилизованными». Например — в России… Роман Димовой написан с цветаевской неистовостью и бесстрашием — и с цветаевской исповедальностью. С неженской — тоже цветаевской — силой. Впрочем, как знать… Может, как раз — женской. Недаром роман называется «Матери».