Диктатура интеллигенции против утопии среднего класса - [6]

Аналогичный путь развития проходит русская интеллигенция и в буржуазной России, начиная с середины XIX в., когда не имеющая еще своей интеллигенции буржуазия вербует ее из всех слоев населения, обеспечив тем самым известное культурно-политическое движение русского «разночинца». Но по мере того, как капиталистические отношения развиваются и крепнут, разночинную интеллигенцию вновь вытесняют на культурную периферию представители сословий, господствующих либо в политической, либо в экономической сферах. Предоставляя при этом разночинной интеллигенции преимущественное вхождение в Первый, а себе — во Второй порядок. Революция 1917 г. (Октябрьская) прервала и отчасти притормозила этот очередной цикл, но сейчас, в новых условиях и на новом человеческом материале он вновь наберет силу.

Сказанное позволяет предложить гипотезу, согласно которой формирование первых двух порядков интеллигенции происходит в обществе не стихийно, а по вполне определенной модели. А именно: по мере становления новой формации с ее особым политико-экономическим и социально-культурным укладом, господствующие де-юре или де-факто классы и сословия создают свою интеллигенцию, которая вскоре с успехом претендует на роль общественного и культурного лидера, оттесняя с этого места разносословную непривилегированную интеллигенцию. То есть, в рамках процесса развития формации от зарождения до распада вероятность того, что врачом или инженером будет, условно говоря, «дворянин», а искусствоведом или философом «разночинец», — максимальна в начале и минимальна в апогее.

Подобное сословное расслоение деятелей умственного труда, в силу того, что в нем участвует осознанная воля людей, есть процесс хотя и естественный, но как бы и насильственный. А потому весьма болезненный. Поэтому социальная напряженность между различными отрядами, слоями интеллигенции, и без того немалая из-за материального и другого неравенства, имеет тенденцию к обострению по мере созревания общества. В результате общество, заметно выигрывая в сфере культуры, столь же заметно проигрывает в смысле консолидации.

Данная закономерность не имеет отношения к интеллигенции Третьего порядка, ибо природа гениальности обусловлена причудливой игрой генов и целым рядом иных, не зависящих от людей обстоятельств, и в принципе не имеет, по-видимому, жесткой связи с социальным происхождением.

ТРЕТЬЯ родовая особенность интеллигенции обнаружена давно. Это ее индивидуализм. Он глубоко обусловлен образом формирования и бытия интеллигенции. Процесс созревания интеллигента (несмотря на то, что его обучение происходит поточным методом и в коллективе) глубоко индивидуален, ибо знания, навыки не столько даются, сколько берутся; это процесс творческий, сильно зависящий от личности обучаемого. Интеллигент всегда, таким образом, — продукт «штучный». И в дальнейшем условия жизни и труда большей части интеллигенции на каждом шагу акцентируют личностное начало, которое и осознается ею как высшая ценность. Отсюда свойственные интеллигенту повышенное чувство личной ответственности, его пристрастие к людям, вещам и поступкам, отмеченным яркой индивидуальностью, его стремление «быть не как все», нелюбовь к массе и массовому и т. д.

В индивидуализме интеллигенции — ее слабость и ее сила. Как слабость это свойство охотно отмечалось политиками, в частности, В.И. Лениным, который подчеркивал, что «в этом состоит невыгодное отличие этого общественного слоя от пролетариата» (ПСС, т. 8, с. 254). Но в этом же свойстве коренится и то мужество, та стойкость, с которыми бесчисленные интеллигенты от Сократа и протопопа Аввакума до Солженицына смели противопоставлять свою, продиктованную совестью и убеждением, позицию — давлению огромных человеческих масс: коллектива, толпы, государства, а порой и целого народа. Поэтому, как ни парадоксально, интеллигент гораздо «боеспособнее» бывает зачастую в одиночку, чем в составе какого-либо союза, группы. Забывать об этом нельзя.

ЧЕТВЕРТАЯ особенность интеллигенции видится производной от индивидуализма: обостренная любовь к свободе, тяга к независимости. Эта любовь может быть разных тонов и оттенков — от байроновского романтизма до либерализма, революционного демократизма или анархизма. О внутренней обусловленности свободолюбия интеллигенции ее индивидуализмом прекрасно написал еще Карл Каутский, говоря о том, что оружие интеллигента — «это его личное знание, его личные способности, его личное убеждение. Он может получить известное значение только благодаря своим личным качествам. Полная свобода проявления своей личности представляется ему поэтому первым условием успешной работы» (перевод В. Ленина). Но полная свобода проявления собственной личности — это такое требование, исполнение которого очень жестко ограничивается общественными условиями. И осознание этого факта с незбежностью приводит интеллигентского бунтаря-одиночку к общественной борьбе за «демократические свободы» слова, печати, собраний и т. д.

ИТАК, что же мы видим? Значительная неоднородность, внутренняя разобщенность, обостряющаяся по мере созревания общества и отягченная «махровым» индивидуализмом, — таковы объективные свойства интеллигенции в целом. И при этом — неодолимое, экзистенциальное стремление к свободе, борьба за нее, борьба, требующая единения, сплоченности. В этом мне видится главнейшее диалектическое противоречие, оплодотворившее историю интеллигенции, но и сообщившее этой истории трагический характер, особенно в условиях России.