Диктатор и гамак - [37]

?»

Сейчас ночь уже совсем спустилась на город. Машина едет вдоль парка Баттэри. «А Пола?» Чаплин спрашивает у Валентино, что Пола Негри думает о его желании перейти к съемкам. «Что думает обо всем этом Пола?» Валентино уходит от прямого ответа: «Кто знает, что думают женщины?»

26.

В другой версии он рассказывает ту же историю немного иначе. Он сходит с корабля, садится в машину, Чаплин с Валентино уже там, они ведут разговор как ни в чем не бывало; но тема их беседы несколько иная. В машине, которая едет своим путем (и которая в этот раз также едет вдоль парка Баттэри), Чаплин рассказывает о конкурсе, устроенном несколькими годами раньше, конкурсе двойников на национальном уровне. Там должны были выбрать лучшего двойника Чарли. Десятки кандидатов съехались туда со всех штатов, со своими костюмами, тросточками, башмаками, приклеенными усиками… Отборочные испытания состоялись в Санта-Монике, а финал — здесь, на Бродвее.

И Чаплин подводит итог, без всякого смеха:

— Я был третьим.

…

(«В последний раз ты нам говорил, что Чаплин объявил, что он оказался шестым». — «Шестым, третьим, какая разница? Почему никто никогда не видит, где самое существенное в этой истории?»)

27.

Машина ехала вдоль парка Баттэри. Внезапно нахлынувшая пышная зелень задавила его. Терезина не могла сообщить ему того, что природа порой бывает до такой степени растительной. Он решил сбежать, пока Чаплин и Валентино увлечены разговором. Америка — страна большая, его пришлось бы разыскивать целый век, нырни он в густую ночь этого парка. Он незаметно потянулся к хромированной ручке дверцы. Потом дождался замедления хода и остановки на перекрестке.

Но нет, дверца, к несчастью, оказалась закрыта.

Именно в этот момент Чаплин обратился к нему.

— Итак?

— …

— Кто вы такой?

— …

— Раз вы не являетесь ни Валентино, ни мной, кто вы? Или скорее (поскольку вопрос о его личности стоял на втором плане), кто вам платит?

Не давая ему времени ответить, Чаплин ринулся перечислять имена тех, кого он считал способным нанять паяца, чтобы навредить им, ему и Валентино: обойденные банкиры, конкурирующие продюсеры, отставленные женщины, завистливые актеры — разнородное собрание всех, кто хотел бы взять реванш, хроникеры, стряпающие газетную утку, а также друзья-шутники (в Голливуде никогда не знаешь, чего ждать, с тем же Дугласом, например, или с этим чокнутым Фатти, невозможно предугадать, какие фокусы могли прийти им на ум). Кто? Кто воспользовался отъездом Руди в Фэлкон Лэер, чтобы заставить поверить, будто он на «Кливленде», переодетый в Чаплина? Кто вздумал позабавиться, наняв продажного клоуна? И кто впутал сюда «Чикаго трибьюн»?

— Кто?

28.

— Потому что — и этого я тоже не мог знать! — на борту «Кливленда» находился редактор «Чикаго трибьюн», тот, кто хотел запятнать Руди, немного позже, после выхода «Сына шейха». Вы помните эту бумажонку, нет? «Почему никто не захотел утопить Руди еще несколько лет назад? Тогда бы мы избежали его импорта в Соединенные Штаты». Слово в слово. «Родольфо Гульельми, он же Рудольф Валентино, который никогда не выходит на улицу без своей пудреницы. Homo americanus, милочка!..» И тому подобные антиитальянские мерзости. Они дошли до того, что стали бесплатно раздавать экземпляры газеты при выходе из Театра Марка Стрэнда, в вечер премьеры. Так вот, этот тип, этот журналист находился тогда на борту «Кливленда». Валентино, переодетый в Чаплина — еще бы ему не воспользоваться такой удачей! (Здесь он протягивает свой стакан. И ему его, естественно, наполняют.) Тем более что Чаплин тоже числился в их черном списке: англичанин, не желавший принимать американское гражданство! И этот подбирала подбрасывает новостишку своей редакции. Главред тут же связывается с Чаплином, во-первых, чтобы проверить, а во-вторых, чтобы покруче заварить кашу: «Мне тут сообщили, что Валентино открыто смеется над вами на борту какой-то лодчонки «Гамбург Американ лайн». Чаплин, естественно, бросается к телефону и звонит Джорджу Ульману, импресарио Валентино. Ульман как с неба свалился: «Руди в море? Но он же сейчас в Фэлкон Лэер! Чарли, вы же знаете, эти его приступы одиночества!» — «Джордж, я в это поверю, только когда увижу его». — «Где вы сейчас, Чарли? Я передам ему, чтобы он вам позвонил». — «Этого недостаточно. Я желаю видеть его собственными глазами». Короче, Валентино и Чаплин встречаются и посылают общую телеграмму в редакцию «Чикаго трибьюн», чтобы они заткнули пасть своей шавке на «Кливленде». После этого они телеграфируют Польчинелли, чтобы он пригляделся ко мне хорошенько. Если он и Моразекки дорожат своими нашивками, в их интересах пресечь всяческие слухи, объяснив своим пассажирам, что я не являюсь ни Валентино, ни Чаплином. И пусть все заткнутся, а то уже в воздухе запахло судебным процессом. Что касается меня, то пусть позволят мне валять дурака как ни в чем не бывало, а по прибытии сдадут меня им, не предупреждая ни о чем полицию. Меня будет ждать машина.

29.

И вот теперь на заднем сиденье этой машины сверлящие глаза Чаплина пригвоздили его к спинке кресла:

— Итак, кто вам платит?