Диковинные истории - [36]

– Это наша сестра Свати, – с явной гордостью представила ее настоятельница.

Девушка улыбнулась всем вместе и никому в отдельности, встала и начала раскладывать мусор по цветным контейнерам.

Я была благодарна настоятельнице, что она приняла меня здесь как старую знакомую. Зазвонил мобильник, и она начала вытаскивать из кармана всевозможные предметы: ключи, леденцы, блокнот, пластинку таблеток… Аппарат оказался старой «Нокией», можно сказать – допотопной.

– Да, – сказала она в телефон на том же странном диалекте. – Спасибо.

И, обратившись ко мне:

– Водитель тебя уже ждет, детка.

Я послушно позволила проводить себя по лабиринту старого здания к выходу, жалея о недопитом кофе. На улице меня ослепило майское солнце; прежде чем сесть в машину, я мгновение прислушивалась к концерту таяния снега. Отовсюду падали тяжелые капли: они стучали по крыше, по лестнице, по оконным стеклам, по листьям деревьев. Под ногами у нас образовалась бодрая речка, обращавшая эксцентричность снега в банальность воды и уносившая ее вниз, к озеру. Не знаю, почему, я подумала тогда, что все эти старые женщины в рясах с достоинством ожидают смерти. А я мечусь.

– У вас тут прекрасные условия для работы, взгляните, – сказала мне Дани, директор программы исследования. Она говорила по-английски с итальянским акцентом, хотя черты ее лица наводили на мысль о каких-то индейских, а может, дальневосточных предках. – Здесь будет ваш кабинет, чтобы попасть на работу, не придется даже выходить на улицу. – Она улыбнулась. Рядом с ней стоял мужчина в клетчатой рубашке, которая обтягивала уже наметившееся брюшко. – Это Виктор, руководитель программы.

Она сказала, что неподалеку проходит туристическая трасса и можно без особых усилий всего за три часа подняться на вершину величественной горы, которая, заметная отовсюду, заставляет думать, будто ты все еще находишься в долине.

Институт занимал современный бетонный корпус, в облике которого преобладали прямые линии. Алюминиевые ленты поддерживали огромные стеклянные плоскости, которые отражали неправильные формы природы, смягчая строгий силуэт здания. За ним стояло еще одно, большое, построенное, вероятно, в начале XX века и удивительно напоминавшее школу, тем более что рядом я заметила стадион, на котором играла в мяч группа подростков.

Я ощутила усталость, вероятно, из-за разреженного воздуха, а может, просто потому, что в последнее время постоянно чувствовала себя усталой. Я попросила проводить меня в комнату, где мне предстояло прожить несколько недель. Я нуждалась в послеобеденном отдыхе. Усталость накатывала около двух часов дня, я ощущала сонливость и тяжесть. Казалось, будто день переживает кризис, впадает в депрессию и не может от нее оправиться до самого вечера. Потом, около семи, снова начинает с трудом копошиться и бредет по направлению к полуночи.

Я не создала семью, не построила дом, не посадила дерево, все свое время посвятив работе, вечным исследованиям и сложным статистическим процедурам, которым всегда доверяла больше, нежели собственным чувствам. Самым крупным моим достижением является разработка психологического теста, при помощи которого можно исследовать психологические характеристики in statu nascendi, то есть еще не сформированные, не составившие систему, какую представляет собой зрелая личность взрослого человека. Мой «Тест на тенденции развития» быстро получил признание во всем мире и широко использовался. Благодаря ему я стала знаменита, получила звание профессора и жила себе спокойно, постоянно усовершенствуя детали процедур. Время показало, что ТТР дает процент верных прогнозов выше среднего и с его помощью можно с большой долей вероятности предсказать, каким станет человек и каков окажется вектор его развития.

Я никогда не думала, что всю жизнь буду делать одно и то же, заниматься одним делом. Мне казалось, что я – натура беспокойная, быстро загораюсь и быстро гасну. Интересно, если бы меня саму в детстве можно было обследовать с помощью моего теста, чтобы определить, кем я стану, – показал бы он, что я окажусь неутомимым, упорным глашатаем одной идеи, педантичным мастером одного инструмента?

Вечером того же дня мы втроем отправились в городок, собираясь поужинать в ресторане, большие окна которого выходили прямо на озеро, обеспечивая гостей умиротворяющим видом на темную воду, освещенную городскими огнями. Эта мерцающая бездна постоянно отвлекала мой взгляд от собеседников. Мы ели груши с медом и горгонзолой, а потом ризотто с трюфелями, самое дорогое блюдо в меню. Белое вино тоже было превосходным. Виктор говорил больше всех, и его низкий голос заглушал – к счастью – доносившуюся откуда-то навязчивую музыку, механическую и безличную. Он жаловался, что нам не хватает харизматических личностей, что люди стали слишком обычными и им недостает сил радикально изменить мир. Его клетчатый живот полировал край стола. Дани разговаривала со мной любезно-уважительно с едва заметной примесью милой фамильярности. Она наклонялась ко мне через стол, а кисти ее шали ласкали края тарелки, грозя угодить в растопленную горгонзолу. Конечно, я расспрашивала о детях, которых предстояло обследовать. Кто они и почему их хотят подвергнуть тесту? И в чем заключается «наша программа» – хотя на самом деле в тот момент меня это не слишком волновало. Мы разговаривали, да, но больше всего меня занимал вкус крошечных, размером со спичечную головку, кусочков трюфелей. Детей собрали сюда на три месяца, в так называемую горную школу, которая в процессе обучения и игр исследует их способности. Все они усыновленные, сообщили мне, а программа заключается в анализе влияния социального капитала на развитие личности (сказал он) и/или влияния всего спектра меняющихся факторов окружающей среды на будущие профессиональные достижения (сказала она). Передо мной стоит простая задача: провести тест в максимально развернутом виде. Им нужны точные профили и прогноз на будущее. Исследования представляют собой частную инициативу. Спонсоры получили все необходимые разрешения, программа рассчитана не на один год и пока засекречена. Я кивала, притворяясь, что слушаю и запоминаю, хотя на самом деле смаковала трюфели. У меня было ощущение, что с тех пор, как я заболела, мой орган вкуса расслоился и каждую вещь воспринимает по отдельности: грибы, кусочки пшеничных макарон, оливковое масло, пармезан, хрупкие кусочки чеснока… Что блюда как целое исчезли – есть только свободные сочетания ингредиентов.