Дикий горный тимьян - [57]

Пикники в Бенхойле, казалось, подчинялись строгому протоколу. Родди и Барни шли впереди, остальные следовали за ними груженные скарбом. На лужайке между водопадным озерцом и полуразрушенными стенами полевой времянки они и разбили лагерь. Здесь было традиционное место для костра: обуглившиеся головешки в кольце из почерневших камней, свидетелей былых пикников. Местечко было хорошо укрыто со всех сторон, и можно было видеть только, как над головой несутся облака. Полуденное солнце то выглядывало, то пряталось за тучку. Когда оно появлялось, от него веяло настоящим теплом, а темные воды озера впитывали в себя голубизну неба и играли солнечными зайчиками.

Путешественники скинули свои непромокаемые куртки. Томас отправился самостоятельно обследовать берег. Джон Данбит взял палку и стал сгребать золу в кострище. Родди вынул из корзины с напитками две бутылки вина и поставил их у края озерца, чтобы охладились. Оливер раскурил сигарету. Убедившись, что бутылки не опрокинутся, Родди остановился полюбоваться парой птичек, испуганно щебетавших, кружа над порогом водопада.

— Кто это? — спросила Виктория.

— Нырки. Водяные дрозды. Рановато им еще вить гнезда.

Родди начал взбираться по крутому склону, чтобы посмотреть поближе, есть ли там гнезда. Оливер с по-прежнему висящим на груди биноклем подумал-подумал и последовал за ним. Джон искал материал для растопки, собирая горстями пучки пожухлой травы и обуглившиеся веточки вереска. Только Виктория собралась помочь ему, как увидела Томаса, направляющегося к озеру. Она побежала за ним вдогонку и едва успела подхватить его на руки.

— Томас! — Она крепко прижала его к себе и рассмеялась, зарывшись лицом в его шейку. — Нельзя входить в воду.

Она пощекотала его, он сначала захихикал, а потом выгнул дугой спину в знак протеста и от обиды.

— Мокро! — прокричал он ей в лицо.

— Да, ты совсем промок. Пойдем поищем, чем еще можно заняться.

Она повернулась и понесла его назад, к ручейку, который сбегал по гальке от водопада к озеру. Усадив рядом с ним Томаса, она набрала горсть камушков и начала один за другим кидать их в воду. Томасу понравилось бульканье воды, он присел на корточки и тоже стал бросать камни. Виктория оставила его, пошла к кострищу, сняла с термоса пластмассовую крышку и вернулась назад.

— Смотри. — Она присела рядом, наполнила крышку галькой, а потом опрокинула ее в кучку. — Смотри, это замок. — Она дала крышку Томасу. — А теперь ты попробуй.

Осторожно по одному Томас стал складывать камушки в крышку. Это занятие полностью его захватило. Его неумелые растопыренные пальчики, покрасневшие от холода, его сосредоточенность были трогательны.

Наблюдая за Томасом и преисполнившись нежностью, которая становилась для нее с каждым днем все привычнее, Виктория размышляла о материнском инстинкте. Должен ли он присутствовать у человека, не имеющего своих детей? Если бы Томас не был таким очаровательным ребенком, может быть, она и не испытывала бы к нему этого необъяснимого, инстинктивного желания защитить его и заботиться о нем. Однако в ней это желание присутствовало. Подобно малышу из какого-то старого сентиментального фильма, Томас нашел путь к ее сердцу и поселился в нем навсегда.

Вся эта история, казалось ей, была, по меньшей мере, странной. Когда Оливер впервые сообщил ей о том, что украл Томаса у Арчеров, Виктория хоть и была шокирована, но одновременно и тронута. Что такой человек, как Оливер Доббс, под влиянием отцовских чувств решился на подобный поступок, само по себе было прекрасно.

Надо было видеть, с какой радостью он заботился о Томасе, покупал ему игрушки, носил на плечах, играл с ним вечерами перед сном. Но как ребенку быстро надоедает новая игрушка, так и Оливер скоро охладел к сыну и перестал его замечать.

Происшествие в лодке было типичным проявлением его отношения к Тому. Нехотя, но Виктория все-таки постепенно укреплялась в мысли, что неожиданная идея выкрасть Томаса была вызвана не чувством отцовской гордости и ответственности за судьбу сына, любви к нему, а, скорее, ненавистью, желанием отомстить тестю и теще.

Ей было больно думать об этом. Не только из-за тени, которую подобные размышления бросали на поступки и черты характера Оливера, но и потому, что заставляли задуматься о неопределенности будущего Томаса и, опосредованно, ее собственного.

Томас ударил ее кулачком и произнес: «Смотри!»

Виктория обернулась и увидела целую груду камушков и его светящуюся гордостью чумазую мордашку. Она посадила его на колени и обняла.

— До чего же я тебя люблю!

Он засмеялся, будто она сказала что-то очень смешное. Его смех подействовал на нее успокаивающе. Все будет хорошо. Она любит Томаса, она любит Оливера, Оливер любит ее и, — конечно, по-своему, не особенно обнаруживая это, — Томаса. В такой атмосфере, полной любви, ничто не сможет разрушить семью, которой они стали.

Она услышала за спиной шорох гравия — кто-то шел к ним. Повернувшись, она увидела Джона Данбита. За его спиной виден был синеватый дым разгоравшегося костра. Родди и Оливер куда-то исчезли. Она поискала их глазами и увидела вдали на полпути к пограничной стене две удалявшиеся фигуры.