Дикий берег - [90]

– Да, я потихоньку ходил в Сан-Диего. Этого никто не знает. Я встретил… – Я хотел сказать «целую армию американцев», но предпочел не показывать, что знаю ее намерения. – Я встретил целую кучу народа.

– Правда? – воскликнула она. – И когда же это было?

Вот ведь шпионка! И в то же время она была такая складная, так пружинисто скользила между деревьями, солнечные зайчики так отсвечивали в ее иссиня-черных волосах, что, шпионка или нет, мне хотелось перебирать и гладить их тугие пряди.

Выше по склону деревья сменялись колючей порослью и живучим можжевельником. Мы влезли по расселине на самый хребет и остановились на ветру. Это был и впрямь хребет – как рыбий – узкий каменистый гребень. Мы пошли по гребню, любуясь видом на море и на долину Сан-Матео.

– Качельный каньон сразу за этим отрогом, – сказал я, указывая вперед.

– Правда? – спросила Мелисса. – Хочешь пойти туда?

– Хочу.

– Пошли.

Мы поцеловались, чтобы скрепить наше решение, и у меня кольнуло сердце – почему она не такая же девушка, как остальные, как Мариани и Симпсоны?.. Мы продолжали идти по гребню. Мелисса по-прежнему спрашивала, я по-прежнему врал в ответ. За Кучильо, вершиной Бэзилонского хребта, от гребня в долину спускались несколько отрогов. Между двумя такими отрогами и располагался Качельный каньон; отсюда сверху мы видели и сам каньон, и то место, где текущий по нему ручеек сбегал на кукурузное поле. Мы съехали на заду по осыпи в верховье каньона, потом осторожно зашагали через низкую колючую поросль. И все время Мелисса продолжала меня выспрашивать; я дивился, что она так открыто вытягивает из меня сведения, но, не знай я подоплеки, наверно, ничего бы не заподозрил, счел бы простым любопытством. Размышляя об этом, я решил быть смелее: в конце концов, я знал больше ее. Смелее во всем: снимая ее с уступа, я поддержал ее рукой между ног; она отставила колено, чтоб мне было удобнее, и, соскочив на землю, весело рассмеялась. Мы поцеловались и пошли дальше.

– А ты слыхала, что японцы с Каталины приезжают смотреть развалины округа Ориндж? – спросил я.

– Слыхала, бывает такое, – беспечно отвечала она, – но больше ничего. Расскажи мне, что знаешь.

– До чего же мне хочется увидеть такую высадку, – сказал я. – Знаешь, когда меня подобрал японский корабль, я довольно долго говорил с капитаном и видел у него на пальце университетское кольцо, из тех, что продают мусорщики!

– Да ты что! – воскликнула она в изумлении. Мне захотелось сказать ей, что она пересаливает.

– Ага! Капитан корабля! Я думаю, все эти японские капитаны подкуплены, чтобы в определенные ночи доставлять на берег туристов. Как бы мне хотелось подсмотреть такую вылазку – может, узнаю своего капитана.

– Зачем? – спросила Мелисса. – Ты хочешь его застрелить?

– Нет-нет, что ты. Я хочу знать, правильно ли я про него угадал. Понимаешь, правильно ли я угадал, что он высаживает туристов.

Все это прозвучало не слишком убедительно, но ничего лучшего я не придумал.

– Сомневаюсь, чтобы тебе удалось посмотреть, – резонно отвечала Мелисса. – Но желаю удачи. Мне бы хотелось чем-нибудь тебе помочь, но я бы на твоем месте не пыталась.

– Ну, – сказал я, – может, ты и могла бы помочь. Мы спустились в начало каньона, и я прервал разговор, чтобы поцеловаться. Качели висели на большом дереве, росшем возле родника, от которого брал начало ручей. Вокруг родника за естественной каменной запрудой образовалось озерцо, а рядом была ровная площадка, окруженная елями. Мелисса взяла меня за руку и повела прямиком туда, из чего я понял, что она знает это место не хуже меня. Мы сели в полумраке под елями и поцеловались, потом легли на мягкую подстилку из листьев и еловой хвои и стали целоваться снова. Мы прижимались друг к дружке, бессмысленно катались по шуршащей листве. Я просунул руку под пояс ее просторных штанов, скользнул по животу к тугим завиткам волос. Она сквозь джинсы нащупала мой конец, сжала, и мы целовались, целовались, часто и прерывисто дыша. Я был возбужден, но не мог позабыть все и просто ласкать ее. Обычно когда тискаешься с девчонкой – с той же Мелиссой, с Ребл Симпсон в прошлом году или с Валери из Трабуко (то-то были ночки на толкучке), – то весь плавишься, сознание перетекает в кожу, так что уже ни о чем не думаешь и, после того как кончишь, словно возвращаешься из обморока. Теперь же я гладил Мелиссу, целовал в шею и плечи и одновременно думал, как бы представить мое желание подглядеть за японским капитаном убедительным и даже очень важным, как снова допросить, чтобы она подкатилась к Эдисону с расспросами. Все это было ужасно странно.

– Может, ты и могла бы помочь, – произнес я между поцелуями, будто это только что пришло мне в голову. Моя рука по-прежнему была у нее в штанах, между ног.

– Чем же? – спросила она, извиваясь.

– Может, попросишь отца расспросить об этом у знакомых. Я понимаю, конечно, знакомых у него в Сан-Клементе немного, но ты говорила, один или два есть…

– Не говорила! – резко сказала она и отстранилась. Моя рука выскользнула из ее штанов и тут же потянулась обратно: нет-нет, умоляли мои пальцы.

– Не говорила я ничего подобного! У папы своя работа, мы тебе это сто раз говорили! – Она села. – И к тому же зачем тебе это? Никак в толк не возьму. За этим ты сегодня и приходил к отцу?