Дикий барин в домашних условиях - [9]
А в глухомань зайди – Пикадилли. Не рыбаки, так грибники. Не грибники, так пикники. Не пикники, так собачники. Не собачники, так молись, что этот дядя, бегущий за тобой с таким топором, в таком плаще и с таким взглядом, – Александр Сергеевич Пушкин, пиит известнейший, тончайший лирик.
В городе выбежишь в одной накинутой простыне из подъезда – никому не интересно, пару раз лениво сфотографируют, и это почётный максимум. Хотя и зима, и простыня, а ты генерал полиции и к тому же блондинка скандинавского типа. Все пресыщены.
В глухомани просто скинешь ватник на траву, достанешь простыню – по зарослям негодующие вскрики и адский испуг. Тётка в резиновой шапке лицом вниз всем телом с векового ясеня молча – хлоп! В кустах – бегство, крики, предостерегающий мат, щелканье курков. Из дупла – тонкий девичий вой.
Обрыв. Под обрывом – омут. Сомы по три метра на дне брёвнами вповалку лежат. Вспоминают, как жрали монахов в XVIII веке. Обрыв – грязь и мокрая трава.
Пошёл к обрыву. Из-под обрыва – ор: не ходите сюда, мы переодеваемся!
– В кого?! – ору в ответ. – В кого вы там, глядь, переодеваетесь?! Там десять метров полёта и коряги из воды колами торчат! В кого вы там переодеваетесь?!
Отошёл от обрыва – лицом в паутину. Поляна. На поляне люди в шафрановом сидят и ноют с колокольчиками. Капает сверху. Поныл тоже. Мимо бабка с ножом деловито прошла. Рядом суют собачку. В брезентовую трубу, что ли? А в трубе кто-то сидит и собачку ждёт активно. А собачка не очень хочет в трубу, но она такса и поэтому выбора нет. Ногами сучит, хвостом можно доску пробить, уши забросила. Готова! Господа, я готова!
Снова бабка с ножом, но куртка другая и на башке пакет ашановский от сырости.
В городе если и глазеют, то чтобы рассказать. А кому рассказывать? А некому. Поэтому хэштеги и лекарство горстями.
В глухомани глазеют, чтобы самим не участвовать. Это тонкость важная.
Опустошенцы
У нас в компании закадычной двое есть моральных опустошенцев. И-н и я.
Мы с И-ным постоянно находимся в женатом состоянии. Кажется, что как только принесли нас из роддома, так сразу подложили нам в кроватки каких-то сморщенных новорождённых баб, проштамповали нам пелёнки, внесли посильные записи в тяжеленные книги, а потом сели вкусно и весело выпивать за счастье недовольных молодых.
Не буду утверждать, что не бросал из люльки соблазнительных взглядов на сторону.
Может быть, «честным пирком да за свадебку» произошло с нами чуть позже. Я не помню! Может, ехал я к себе в апартаменты на дутых шинах с собрания октябрятской звёздочки, и тут меня, молодого лорда Фаунтлероя, подманили к какой-нибудь злобной от девичьей тоски ровеснице раскрошенной печенькой и оженили.
Что там говорить? Неженатым я себя не помню. Причина проста: без штемпселя в паспорте мне решительно не давали. А я азартен. Поэтому не успевал я развестись с какой-то очередной женой, а уже новая жена, маша зонтом, въезжала в имение, тяжело прыгая с рессорной брички на тучные покосы. Не успевал я проводить лакированными сапогами предыдущую принцессу Грёзу, а новая царица Ночи тут как тут – в фате крепко сидит на лавке и смотрит на меня с некоторым вызывом, который я долгое время принимал не за спорт, а за чувство.
Ладно ещё, что награбил я по персиянским брегам столько, что пока хватает на многое и многих. Рукой махнул, давай, ору в припадке, всех из города сюда привозите, раз такое дело! На всех, тать, женюсь по разумной очередности!
Иной раз выскочу в исподнем на крыльцо и, поклонившись перед зрителями на три стороны, начну неистовствовать и кукишем тыкать, при этом приговаривая такие выговорки, что самому бывает даже совестно потом.
И если я являюсь продуктом развращённости, то И-н – романтик чистейшей воды. Оттого страдает, в отличие от меня, безвинно. Всё ищет созвучную душу.
Последняя его находка – девушка, укравшая у него почерк. Честное слово! Украла роспись и столько всего надписала, что даже смотреть теперь на И-на как-то неохота.
Охота
Вечером уезжаю на охоту.
Буду с грустным лицом ловить доверчивых девиц и с весёлым лицом буду ловить недоверчивых животных. Потом, ближе к ночи, обниму свою плеть, свитую из кож поэтов и прозаиков нашего пограничного с южными варварами уезда, и буду смотреть в квадратный пруд, усеянный круглыми черепаховыми островками.
Вновь буду переживать чувство государственной нежности и собственного бессилия.
Снова и снова подают вокруг меня челобитные об упадке народной нравственности и школьного образования. Сорок тысяч учителей вышли на площадь перед уездным судом и, плача слезами, встали на колени. Стали крутить над своими головами зонтики с вышитыми на них правилами и лозунгами и бить поклоны перед мозаичным черепом Народного Просвещения. Наемные арбалетчики, опасаясь бунта мудрецов, рассредоточились на полусогнутых по крышам соседних с управой зданий. Я в это время пил полуденный чай в своём выгнутом углами золотом присутствии и обратился к своим друзьям, подозреваемым в богатстве, облокотясь о лаковый столбик цвета киновари:
– Велите их топтать конями, господа!
Потому как в последнее время томим ощущением собственного невежества.
«Если бы мне дали книгу с таким автором на обложке, я бы сразу понял, что это мистификация. К чему Джон? Каким образом у этого Джона может быть фамилия Шемякин?! Нелепица какая-то. Если бы мне сказали, что в жилах автора причудливо смешалась бурная кровь камчадалов и шотландцев, уральских староверов, немцев и маньчжур, я бы утвердился во мнении, что это очевидный фейк.Если бы я узнал, что автор, историк по образованию, учился также в духовной семинарии, зачем-то год ходил на танкере в Тихом океане, уверяя команду, что он первоклассный кок, работал приемщиком стеклотары, заместителем главы администрации города Самары, а в результате стал производителем систем очистки нефтепродуктов, торговцем виски и отцом многочисленного семейства, я бы сразу заявил, что столь зигзагообразной судьбы не бывает.
«Вот читаешь, к примеру, какие-то тексты. И видишь, что у одного автора мысли в тексте бредут, как колонны военнопленных по сгоревшей столице империи.У другого же текст как заседание трибунала где-то под Падуей, в году, скажем, 1567. Все очень дисциплинированно, но с огоньком таким.У третьего – ежата бегут за зайчатами.У четвертого мысль одна, но он ее так гоняет шваброй по подвалу, что за облезлой и не уследишь.Пятый химичит, смешивает то одно, то другое, и зеленый ассистент волочит по кафелю за ноги предыдущего дегустатора.Шестой дрессирует визжащие соображения в клетке.Седьмой ведет в ночи протокол допроса целого табора цыган, подпевая у пестрых кибиток наиболее удачным формулировкам.У кого как, короче говоря.А у меня шапито на пустынном берегу, я дубасю в барабан, не очень тактично прижимая к поясу свободной рукой чумазую мальвину, холодный песчаный ветер с холмов рвет ленты и шарики».
«Очень многие в последнее время стали задавать мне вопросы, связанные с родом моей деятельности. Для меня такое любопытство кажется странным. Люди не верят, что чтение псалмов на паперти взаправду может кормить!Любой Шерлок Холмс может подойти ко мне, хрустя пустыми ампулами с семипроцентным раствором под ботинками на пуговицах, и сразу же догадаться, кто я такой и чем зарабатываю себе на кусок горького хлеба и кружку дождевой воды. Раз в тельняшке – значит, моряк. Деревянная нога, подсыхающая у камина, говорит о том, что моряк я не очень хороший, но с богатым прошлым, скорее всего боевым.
Все, что казалось простым, внезапно становится сложным. Любовь обращается в ненависть, а истина – в ложь. И то, что должно было выплыть на поверхность, теперь похоронено глубоко внутри.Это история о первой любви и разбитом сердце, о пережитом насилии и о разрушенном мире, а еще о том, как выжить, черпая силы только в самой себе.Бестселлер The New York Times.
Из чего состоит жизнь молодой девушки, решившей стать стюардессой? Из взлетов и посадок, встреч и расставаний, из калейдоскопа городов и стран, мелькающих за окном иллюминатора.
Эллен хочет исполнить последнюю просьбу своей недавно умершей бабушки – передать так и не отправленное письмо ее возлюбленному из далекой юности. Девушка отправляется в городок Бейкон, штат Мэн – искать таинственного адресата. Постепенно она начинает понимать, как много секретов долгие годы хранила ее любимая бабушка. Какие встречи ожидают Эллен в маленьком тихом городке? И можно ли сквозь призму давно ушедшего прошлого взглянуть по-новому на себя и на свою жизнь?
Самая потаённая, тёмная, закрытая стыдливо от глаз посторонних сторона жизни главенствующая в жизни. Об инстинкте, уступающем по силе разве что инстинкту жизни. С которым жизнь сплошное, увы, далеко не всегда сладкое, но всегда гарантированное мученье. О блуде, страстях, ревности, пороках (пороках? Ха-Ха!) – покажите хоть одну персону не подверженную этим добродетелям. Какого черта!
Представленные рассказы – попытка осмыслить нравственное состояние, разобраться в проблемах современных верующих людей и не только. Быть избранным – вот тот идеал, к которому люди призваны Богом. А удается ли кому-либо соответствовать этому идеалу?За внешне простыми житейскими историями стоит желание разобраться в хитросплетениях человеческой души, найти ответы на волнующие православного человека вопросы. Порой это приводит к неожиданным результатам. Современных праведников можно увидеть в строгих деловых костюмах, а внешне благочестивые люди на поверку не всегда оказываются таковыми.
В жизни издателя Йонатана Н. Грифа не было места случайностям, все шло по четко составленному плану. Поэтому даже первое января не могло послужить препятствием для утренней пробежки. На выходе из парка он обнаруживает на своем велосипеде оставленный кем-то ежедневник, заполненный на целый год вперед. Чтобы найти хозяина, нужно лишь прийти на одну из назначенных встреч! Да и почерк в ежедневнике Йонатану смутно знаком… Что, если сама судьба, росчерк за росчерком, переписала его жизнь?