Дикие псы - [22]

— Успокойся, — сказала идущая рядом Мила и слегка сжала Димкину ладонь прохладными пальцами.

— Да, — мрачно ответил Димка. — Успокоишься тут. Как подумаю, что с батей беседовать придется, — в жар бросает.

— Ну хочешь, я с ними поговорю. Объясню все. Димка посмотрел на Милу. «Счастливая, — подумал он с раздражением. — Никаких проблем. Хочешь — поговорю, не хочешь — не поговорю. Хотя… Какие могут быть проблемы, когда матушка с батей то ли ученые, то ли кинематографисты какие-то. Мотаются по загранкам две недели из четырех. Еще бы с такой семейкой и проблемы были».

— Поговорить? — снова спросила Милка. В глазах ее отчетливо читалась готовность сделать для него все, что только возможно.

— Да ладно, — буркнул, отмахнувшись, Димка. — Сам поговорю. Ты моего батю не знаешь. Он тебя даже слушать не станет. Обложит матюками — и весь разговор.

— Твой папа?

— Угу, — Димка мрачно кивнул.

— Он что, со всеми так разговаривает?

— Угу, — Димка кивнул еще раз. — Со всеми. Кроме вышестоящих.

— Надо же, а я думала, директора другие.

— Кино советское поменьше смотри. Мила хмыкнула озадаченно. Ей, видно, и в голову не приходило, что шестидесятипятилетний мужик может кого-то послать матом. Они прошли через высокие деревянные двери телеграфа и в подковообразном гулком холле свернули налево. В зал телефонных переговоров Димка шагнул с тем отчаянием, с которым приговоренный шагает на эшафот. Милка крепко держала его за руку, стараясь ободрить, но он этого уже не чувствовал. В нем смешались страх, отчаяние и злость. Страх перед отцом, злость на себя за страх и на родителей как на причину страха. Отчаяние за рушащуюся жизнь. Зал был полон народа. Сидели, стояли, смотрели в пространство, читали книги и газеты, прохаживались вдоль ряда телефонных кабин, пустых и занятых. Дима не без облегчения подумал, что, может быть, ему повезет и заказ не примут, или ждать придется слишком долго, или родителей не окажется дома, словом, что разговор придется отложить на неопределенный срок. У него будет оправдание перед компанией. Приветливая девушка, отгородившаяся от посетителей толстым стеклом, взглянула на Диму с улыбкой.

— Заливинск, Новгородская область, — сказал тот, стараясь выглядеть спокойным и чувствуя, как пот, текущий со лба, ручьями заливает лицо. Девушка пощелкала клавиатурой компьютера.

— Номер, пожалуйста, — она была настолько приветлива, что Димке захотелось разбить стекло. Вместо этого он назвал номер.

— Придется подождать.

— Долго? Димка был бы рад услышать в ответ: «вечность», — но девушка только пожала плечами:

— Если линия свободна — минут пятнадцать.

— Угу, — Димка отчаянно мотнул головой. В последние дни ему фатально не везло. — Вы вызовете?

— Будет объявление, — телефонная «барышня» улыбнулась.

— Может, пойдем пока на улицу, покурим? — предложил Димка Миле, когда они отошли от окошка.

— Не стоит, — Милка оглянулась, затем посмотрела на часы. — Обязательно вызовут как раз тогда, когда мы будем на улице. Закон подлости.

— Да ладно, — отмахнулся Дима. — Вызовут. А то я никогда не звонил. Три часа ждать будем, если не больше. «Если линия свободна», — усмехнулся жестко. — У них линия никогда не бывает свободна. Линия. Видела бы ты наши линии — слезы. У нас в городе телефон — не бытовая техника, а предмет роскоши.

— Заливинск, пятая кабина, — возник вдруг под потолком бархатный голос телефонной богини. Димка разом помрачнел, напрягся.

— Это тебя, похоже, — напомнила Милка.

— Я слышал, — огрызнулся он.

— Заливинск, пятая кабина, — повторила богиня.

— Ни пуха, — Милка чмокнула его в щеку.

— Угу, — промычал он. — Подожди здесь. Димка отыскал нужную кабину, вошел внутрь, рухнул на жесткий стул. Колени стали ватными, ноги отказывались держать. В кабине было душно и очень светло, отчего Димка почувствовал себя рыбой в аквариуме. Он повернулся к двери вполоборота и снял трубку с черного телефонного аппарата.

— Алло? — выдохнул хрипло.

— Заливинск, номер… — донеслось до него, сквозь звон в ушах. — Заказывали?

— Да.

— Соединяю. — Щелчок и знакомый голос соседа: — Дима? Дима, это ты?

— Да. Здравствуйте, Егор Ильич, — разговаривая, Димка почти не чувствовал губ.

— Здравствуй. А я сразу решил, что это ты. Клавдю послал за твоими. Сейчас придут. Как дела с учебой, Дима?

— Спасибо, хорошо, — неестественно ровно, без всякого выражения ответил он.

— Отличник?

— Да.

— Молодец. Смотри, учись хорошо. Нам обученные кадры до зарезу нужны, — бодро орал сосед. — Мы с Матвеичем уже и место для тебя приглядели. Будешь у нас в заводском клубе культурным сектором заведовать. Как в большом городе будешь, уважаемым человеком. «Шел бы ты в ж… со своим культурным сектором, — Димка лишь крепче стиснул зубы. — Что вы знаете о большом городе?»

— Работу наладить поможем, кружки разные организуем. — Похоже, Егор Ильич считал, что живет в середине восьмидесятых. — Хоровой или народного танца… О, а вот и твои. Передаю трубку отцу.

— Алло? — это уже хрипло-каркающим отцовским голосом. — Димка, ты?

— Да, бать. Я. Дима почувствовал, как щеки его наливаются пунцом. В духоте кабинки ему не хватало воздуха.

— Что-нибудь случилось? Димка открыл было рот и… вдруг очень ясно понял, что фраза, уже готовая сорваться с губ, изменит всю его жизнь. Окончательно и бесповоротно. Вот сейчас он произнесет ее, и не станет ни Москвы, ни института, ни Милки, ни компании, ничего этого больше не будет. Будет заводской клуб. Хоровой кружок. Танцевальный. Как в «большом городе». Виселица. Петля.