Дикие пальмы - [84]

– Не двигаться! – закричал доктор.

– Убери эту штуку, – сказала жена тем же холодным баритоном. – Я же сказала, чтобы ты оставил ее дома. Дай ему чемоданчик, если он просит и если он может с ним что-нибудь сделать.

– Нет! – воскликнул доктор. – Врач я. А он – нет. Он даже и преступник-то неудавшийся! – Теперь серая жена заговорила с Уилбурном так неожиданно, что какое-то время он даже не понимал, что она обращается к нему.

– В этом чемоданчике есть что-нибудь, что может ее вылечить?

– Вылечить?

– Да. Поставьте ее на ноги и оба выметайтесь из этого дома.

Теперь доктор повернулся к ней и заговорил визжащим, готовым сорваться голосом:

– Ты что – не понимаешь, что эта женщина умирает?

– Пусть себе умирает. Пусть они оба умирают. Но не в этом доме. Не в этом городе. Пусть убираются отсюда, пусть зарежут друг друга и умирают себе сколько хотят. – Теперь Уилбурн увидел, что доктор потрясает револьвером перед лицом жены точно так же, как он потрясал им перед его лицом.

– Я никому не позволю вмешиваться! – закричал он. – Эта женщина умирает, а этот человек должен понести наказание.

– К черту наказание, – сказала жена. – Ты бесишься потому, что он взял в руки скальпель, не имея диплома. Или сделал что-то, что запрещает Медицинская Ассоциация. Убери эту штуку и дай ей что-нибудь, чтобы она встала с кровати. Потом дай им немного денег и вызови не «скорую», а такси. А если тебе своих денег жалко, дай им моих.

– Ты с ума сошла? – закричал доктор. – Ты помешалась? – Его жена холодно посмотрела на него – серое лицо с папильотками серых волос.

– Значит, ты будешь помогать и содействовать ему до конца, да? Меня это ничуть не удивляет. В жизни еще не видела, чтобы один мужчина не поддержал другого, если ему для этого ничего не нужно делать. – Она снова заговорила (не обратилась) с Уилбурном с холодной неожиданностью, из-за чего он не сразу понял, что обращаются к нему: – Вы ничего не ели, наверно. Я приготовлю кофе. Вам он, вероятно, понадобится, когда он и другие разберутся с вами.

– Спасибо, – сказал Уилбурн. – Я не… – Но она уже ушла. Он поймал себя на том, что чуть было не сказал: «Постойте, я покажу вам», – но тут же забыл об этом, и даже не стал думать о том, что она знает кухню лучше, чем он, потому что это ее кухня, он отошел в сторону, уступив дорогу доктору, который направился к кровати, а потом пошел за ним следом, глядя, как тот поставил чемоданчик, а потом обнаружил пистолет в своей руке и, прежде чем вспомнить, оглянулся вокруг в поисках места, куда бы его положить, но тут вспомнил и повернул к нему свою растрепанную голову:

– Не двигаться! – крикнул он. – Только посмейте!

– Возьмите стетоскоп, – сказал Уилбурн. – Мне кое-что пришло в голову, но, может быть, нам лучше подождать. Потому что она вернется еще раз, ведь вернется? Она еще раз сумеет собраться с силами. Конечно, сумеет. Давайте. Выводите ее.

– Раньше нужно было об этом думать! – Доктор продолжал смотреть на Уилбурна, сверкая глазами; так и не выпуская из рук пистолета, он на ощупь открыл чемоданчик и вытащил оттуда стетоскоп, потом, не выпуская револьвера, пригнул голову, надевая свои трубки, и наклонился, казалось, снова забыв о револьвере, он почти положил его на кровать, его рука покоилась на нем, уже не чувствуя его, просто поддерживая его наклонившееся тело, и теперь в комнате воцарился мир, ярость ушла; Уилбурн слышал, как возится серая жена у плиты на кухне, а еще он снова услышал черный ветер, насмешливый, язвительный, неизменный, небрежный, и ему даже показалось, что он слышит, как на этом ветру сухо, резко бьются пальмы. Потом он услышал «скорую», первый, слабый, потом усиливающийся визг, еще далекий, где-то на шоссе не доезжая поселка, и почти в то же мгновение вошла жена с чашкой кофе.

– Вот вам подкрепиться, – сказала она. – Он не согрелся как следует. Но, по крайней мере, хоть что-нибудь будет у вас в желудке.

– Спасибо, – сказал Уилбурн. – Очень вам признателен. Но понимаете, я сейчас не смогу.

– Ерунда. Выпейте.

– Очень вам признателен. – Сирена «скорой» звучала все громче, машина быстро приближалась, она уже была близко, и когда она притормозила, вопль сирены перешел в низкий рев, а затем снова поднялся до вопля. Казалось, он совсем рядом с домом, громкий и повелительный, создающий иллюзию скорости и спешки, хотя Уилбурн знал, что сейчас машина всего лишь ползет по кочковатой, задушенной сорняками лужайке, которая отделяет дом от шоссе; потом, когда вопль снова перешел в рев, машина действительно была уже рядом с домом, и звук приобрел какой-то приглушенный, ворчливый оттенок, почти как голос зверя, большого, изумленного, может быть, даже раненого. – Очень вам признателен. Я понимаю, что когда из дома съезжают постояльцы, после них обязательно приходится делать уборку. Было бы глупо сейчас доставлять вам лишние хлопоты. – Он слышал шаги на крыльце, они почти заглушали и стук его сердца, и натужное, сильное, непрестанное, поверхностное заглатывание воздуха, дыхание, при котором воздух почти не попадал в легкие; и вот (стука в дверь не было) они уже в комнате, топанье ног; вошли три человека в гражданской одежде – молодой парень с коротко постриженной копной кудрявых волос, в рубашке без рукавов и без носков, аккуратный жилистый человек непонятного возраста, полностью одетый вплоть до роговых очков, перед собой он толкал каталку, а за ними – третий, несущий на себе неизгладимый отпечаток десятков тысяч помощников шерифов юга страны, городских и сельских – широкополая шляпа, глаза садиста, слегка, но безошибочно оттопыривающийся карман куртки, весь вид не то чтобы самодовольный, а неотделимой от его профессии грубости. Двое с каталкой по-деловому подкатили ее к кровати, а доктор обратился к полицейскому, указав на Уилбурна рукой, и теперь Уилбурн понял, что доктор и правда забыл, что револьвер все еще у него в руке.