Дикие - [8]

Отец, меча молнии и сыпля из глаз огненные искры, умчался из столовой. За ним семенила мать и все умоляюще повторяла:

— Тулио, но он по крайней мере католик…

Всхлипывающая Сильвана была тщательно обследована незнакомым врачом — это был не их домашний доктор — после чего заперлась в своей спальне и сидела там, заткнув уши, чтобы не слышать яростных родительских споров за дверью. Нелла, кухонная служанка, которая принесла Сильване поесть, взяла от нее записку к Артуру. Тот прочитал это печально-отчаянное письмо, улыбнулся и позвонил своей матери в Питтсбург.

Миссис Грэхем не удивилась тому, что ее сынок готовится стать отцом, она удивилась тому, что на этот раз, кажется, Артур всерьез решил жениться на девушке, которую он сделал беременной. Она вздохнула, позвонила в «Нэксус Тауэр» и распорядилась относительно места в Рим. В течение всего восемнадцатичасового полета она размышляла о своем бессилии отговорить сына от того, что он задумал. Садясь по прилете на место назначения в темно-бордовый «роллс-ройс», поджидающий ее в аэропорту, миссис Грэхем утешала себя мыслями о том, что «она по крайней мере католичка».

Наскоро устроившись в своем обычном номере в «Гранд-отеле», она черкнула коротенькое письмо с приглашением, адресованное родителям Сильваны, и собственноручно передала его в ветхий палаццо Кариотто, который находился сразу же за боргезскими садами.

Граф Кариотто отправился на встречу с трагически овдовевшей миссис Грэхем один. Для такого случая она надела темное платье от Мэйнбочера и пустила на грудь одну длинную нитку шестнадцатимиллиметрового жемчуга, ей почему-то нравилось сознавать тот факт, что людям никогда в голову не приходило вообразить, что это могут быть настоящие жемчужины, и, наконец, надела свое обручальное кольцо с бриллиантом, крупнее которого графу в жизни видеть не приходилось. В продолжение их разговора, выдержанного в официально-вежливой манере, о неумолимо приближающемся событии миссис Грэхем несколько раз имела случай заметить, как граф скашивал взгляд на ее руку с кольцом. Постепенно договаривающиеся стороны пришли к соглашению о том, что их адвокаты должны встретиться между собой и обсудить вопросы относительно предложенного щедрого приданого, даваемого за Сильваной. Удовлетворенный граф вернулся домой и сказал жене, что все могло быть значительно хуже, что мать жениха могла оказаться не леди, но что тут им повезло.

Прием, посвященный помолвке, состоялся на закате залитого солнцем сентябрьского дня во внутреннем дворике палаццо Кариотто, причем освещение было устроено таким образом, что следы обветшалости дворянского гнезда были практически незаметны постороннему глазу. Белые атласные ленты свешивались с гладких стволов темно-зеленых тисовых деревьев, мраморные статуи были увешаны гирляндами из белых цветов, слуги были одеты в ливреи с жилетками в темно-зеленую и желтую полосы — фамильные цвета Кариотто. Все изысканное угощение: форель, огромные куски ветчины, окорока, прочие дымящиеся деликатесы, фрукты и вино, поступило из поместья Кариотто в Тоскане. И хотя все деловые начинания графа неизменно заканчивались неудачей, а люди, которым он верил, всегда почему-то надували или просто подводили его, его фермы традиционно процветали и приносили доход. Хозяйство Кариотто вел умелый управляющий, унаследовавший эту должность от своего отца, а тот в свою очередь от своего отца.

Свадьба последовала за помолвкой настолько быстро, насколько позволяли элементарные приличия. Графине пришлось объяснять своим подругам, что у жениха-де какие-то не терпящие отлагательства деловые обязательства и ему необходимо поскорее покончить со всеми формальностями, относительно своего брака. Подруги понимающе кивали. Едва отгремела пышная — в традициях Рима — свадебная церемония, как Сильвана и Артур улетели в Индию, где договорились провести медовый месяц. Через полчаса после остановки в Карачи у Сильваны случился выкидыш. Первый из многих, которые ее еще ожидали. Это происшествие весьма огорчило весь персонал первого класса, начиная с официантов и заканчивая санитарной службой. Быстренько включили громкую музыку, чтобы заглушить крики боли роженицы, а в делийском аэропорту уже суетились врачи «скорой помощи», ожидая прилета самолета с больной. В индийской столице Сильвану определили в госпиталь короля Георга, где она провела три утомительные недели, после чего была со всеми предосторожностями отправлена в Питтсбург.

Сильвана убедилась в том, что Артур настоящий муж, во время ее болезни он был на высоте, и еще больше влюбилась в него. «Артур говорит…», «Артур считает…», «Артур хочет, чтобы я…», «Артур настаивает на том, чтобы я…». На ее мать сыпался целый град подобных реплик, когда она слушала голос дочери, с помехами доносившийся до нее почти с другого конца света. Сильвана звонила домой сначала регулярно, потом систематически, потом часто и наконец стала звонить очень часто. Ее мать вскоре сумела поставить верный диагноз этому явлению и отправила Неллу в Америку, чтобы та помогла Сильване подавить в себе ностальгию и свыкнуться с обстановкой фамильного дома Артура в Сьюикли. Но это служанке почти не удалось. Сильвана так и не смогла почувствовать себя полностью счастливой без веселой суеты Рима, без безмятежности тосканских окрестностей, где она выросла. Дочь стала часто прилетать навестить своих родителей. Дважды в год она отмечала, что ее мать и отец все больше седеют, становятся все меньше ростом и тщедушней. Поначалу она на минуту боялась отойти от своего Артура, всегда ощущала потребность в поддержке и безопасности, которые она получала в объятиях его рук. Но потом она решила, что эти сильные и мускулистые, покрытые мягкими белыми волосками руки могут не только обнимать, но и сдавливать, ограничивая свободу. Вскоре она поняла, что может делать все, что ей заблагорассудится… если только это не идет вразрез с желаниями супруга.