Дикие карты - [131]

— Я — это и я, и оно. Ты же видела.

— Ты можешь управлять этим? Можешь меняться по собственной воле?

— Ты когда-нибудь видела Лоуренса Тэлбота в роли человека-волка? Я превращаюсь, когда теряю власть над собой или когда позволяю зверю взять верх. Это проклятие преследует меня не только в полнолуние, оно преследует меня все время. Там, откуда я приехал, о loup-gareu ходят легенды. Все каджуны[86] верят в него. И я тоже верил, когда был молодым. Я очень боялся, что причиню кому-нибудь вред, поэтому решил уехать как можно дальше. Нью-Йорк показался мне достаточно далеким местом. Здесь я никого не знаю, и меня никто не волнует.

Теперь его глаза были устремлены на нее, а не в прошлое.

— Зачем ты притворяешься? Тебе же не больше сорока пяти.

— Мне двадцать шесть. — Она взглянула на Джека, гадая, почему это его волнует. — Так меня меньше достают.

Сквозь открытую дверь Джек бросил взгляд на часы на противоположной стене.

— Я что-то проголодался. А ты?

* * *

Спасти Сиси. То, что поначалу казалось отличной идеей, на поверку обернулось кошмаром. Розмари пристроилась к каким-то бродягам и следом за ними вошла в лабиринт туннелей под станцией «Гранд-Централ». Сначала она пыталась расспрашивать о Сиси всех встречных. Но чем дальше в затхлые коридоры она забиралась, тем меньше было этих встречных. Свет проникал сюда лишь сквозь случайные решетки люков или от коптящих костерков бродяг. Страх и усталость уже начинали брать свое: она то и дело спотыкалась и падала в грязь, покрывавшую дно туннеля.

В какой-то кошмарный миг на нее с мерзким хохотом набросилось грязное существо. Она отбилась от него, но сумочку ей все-таки отстоять не удалось. Розмари безнадежно заблудилась. Время от времени до нее доносились звуки, похожие на выстрелы и взрывы.

«Я в аду», — подумалось ей.

Впереди вспыхнули две светящиеся точки — как маячки во тьме. Она подошла ближе, но они отступили. Переливчатые зеленые огоньки зачаровывали ее.

Точки остановились, и девушка увидела кота, сжавшегося в комочек во мраке. Отступив на несколько шагов и угрожающе рыча, он не сводил глаз с Розмари, которая приближалась к раненой кошке, его подруге. Ее грудь была раздавлена, одна лапа почти оторвана от тела — животное умирало. Охранявший ее кот не мог допустить, чтобы ей причинили новую боль. Когда Розмари услышала негромкое жалобное мяуканье, она забыла о глазах и присела на колени рядом с изувеченной кошкой. Сделать ничего было нельзя, но Розмари взяла животное на руки. Кошка замурлыкала, захрипела и испустила дух.

Охранявший ее кот поднял голову и издал протяжный прощальный вой, потом развернулся и убежал во тьму.

Розмари опустила тельце на землю, уложила голову и лапы поудобнее, уселась рядом и заплакала. Казалось, прошла целая вечность, прежде чем она зашагала на звук выстрелов, задыхаясь от рыданий.

* * *

Совершив набег на холодильник — Вонищенка еще могла понять, как в «Кон эд»[87] не заметили отвода электричества, но каким образом сюда удалось спустить холодильник? — Джек вернулся в спальню и уснул. Женщина со своими кошками обследовала владения Джека — помимо всего прочего, она убедилась, что они смогут открыть дверь, которую он запер на ключ, когда они входили.

Эти владения оказались не слишком обширны. Вонищенка уселась на набитый конским волосом диванчик. Черный кот последовал ее примеру, а пестрая кошка продолжила развлекаться: перебиралась через комнату так, чтобы ни разу не ступить на пол. Вонищенка погрузилась в размышления и — впервые за многие годы — не пригласила кота присоединиться к ней. Жизнь, которую вел Джек, изумила ее. Теперь ее собственное существование, блуждание от одного временного ночлега к другому, от одной кучки тряпья к другой внезапно показалось ей неправильным, полным тягот, которых она прежде не замечала.

Они с Джеком обсудили вероятность того, что они оба — тузы. Вирус разрушил жизни обоих. Ей никогда уже не стать тем невинным ребенком, каким она была до того, как кислота вкупе с инопланетным вирусом затопили ее разум восприятием животного мира. Ей-то казалось, что у нее было тяжелое детство. Именно поэтому она сбежала из дома. Но каково было Джеку — расти, считая себя чем-то вроде оборотня, существа, проклятого Богом?

С чего она вдруг так разоткровенничалась с ним? Во всем городе не было ни одной живой души, которая знала бы о ней столько, сколько знал теперь Джек. Наверное, потому, что они были похожи: оба знали, каково быть не таким, как другие, и уже перестали пытаться стать «как все».

Когтистая лапа, вцепившаяся в тыльную сторону ладони, вернула ее к реальности. Ее глаза встретились с глазами черного кота, и в ее сознание хлынули леденящие кровь образы: вот автоматные очереди прошивают крысиные гнезда; вот самка опоссума, насмерть перепуганная человеческими криками, мчится куда-то, не разбирая дороги, а детеныши цепляются за ее спину, и один из них падает и гибнет; вот коты пытаются спастись бегством; вот кошка-мать отчаянно сражается за своих котят, но граната уничтожает всех, кроме матери, у которой почти оторвана лапа; вот женщина, ужасно похожая на ту надоедливую социальную работницу, баюкает умирающую кошку. И кровь, кровь повсюду — кровь тех, кто был ее единственными друзьями.