Дикая яблоня - [20]

— Что ты! Вечно в ссоре. Не дает житья, только и знает, что ругается, — заявила, смеясь, светлолицая девушка.

— А чей сосед тебе нравится?

— Сосед Битайки!

— Битай, и ты отдаешь своего соседа?

— Как бы не так!

— Битай не хочет расставаться с соседом. Лейла, какую казнь ты предлагаешь?

— Пусть споет.

И поползла игра по кругу. Асет и Саулетай сидели в напряженном молчании, точно подстерегали друг друга, ждали своей очереди. Временами его так и тянуло взглянуть на Саулетай, хотя бы краешком глаза, и он уступал своему желанию и косил глазом. Порой он замечал, что взгляд соседки тоже тянется в его сторону.

«Красивая, ах, какая красивая!» — сказал он себе.

— Саулетай! — раздался голос ведущего. — А вы с соседом дружны?

— Дружна, — быстро сказала Саулетай.

— Докажите.

Теперь Асет решился взглянуть на нее в упор, но глаза Саулетай были стыдливо опущены.

— В мире мы, — пробормотала она.

— Это на словах. А вы покажите нам на деле, какие вы дружные. Тогда мы поверим, — не унимался ведущий. — Мы ждем! — сказал он грозно.

Саулетай повернулась к Асету и слегка коснулась губами его щеки.

— Давно бы так, — одобрил ведущий.

— Ну что ты пристал? Ну, прямо душу вымотал, — засмеялась Саулетай, и Асет заметил в ее голосе ощущение свободы, точно она раскрепостилась от чего-то.

Асет и сам чувствовал, как проходит ощущение скованности, — теперь их взгляды встречались без прежнего стеснения. Он в открытую смотрел на нее, замечал следы пережитого и думал: «Вот бедняжка…»

Саулетай что-то прочла в его лице и спросила:

— Когда уезжаешь?

— Завтра.

— Почему так спешно?

— Дела… Работа…

— Ученым стал. Наверное, тебе скучно здесь.

Асет неопределенно пожал плечами.

Саулетай сказала что-то еще, но он уже не слушал, потому что в этот момент в комнату вошла улыбающаяся Чинара.

Она присела возле Абдибая, и они быстро-быстро зашептались, посмеиваясь то и дело. Ни дать ни взять — две кумушки.

Асет ждал, когда же она посмотрит на него, готовый тут же ответить ей самым красноречивым взглядом. Но Чинара непростительно долго не замечала его.

«Что случилось? Ведь она знает отлично, что я здесь», — подумал он, морщась от обиды.

— У тебя что-нибудь болит? — встревожилась Саулетай.

— Нет, нет. Не беспокойся.

— Друзья, а теперь соседи танцуют. Учтите: сосед с соседкой! — объявил ведущий.

Кто-то включил радиолу, на всю комнату загремел вальс, несколько пар закружились между столом и дальней стенкой, и среди них — Чинара с Абдибаем. Даже теперь она шепчет Абдибаю что-то и смеется, смеется счастливо.

Асет подумал, что нужно сейчас же вызвать ее на улицу. Но Чинара, точно ослепла, не замечала его. Он начал нервничать, не зная, как подать ей знак, чтобы никто не заметил.

Когда первый танец закончился, Асет решил, что пригласит ее на второй, но, пока он пробирался между стульями, она опять пошла танцевать с Абдибаем.

«Милая моя, я здесь, слышишь? Вот он я, перед твоими глазами! Ну взгляни хоть разок!» — взмолился он в отчаянии, но ее взгляд скользил мимо него, точно его, Асета, и не было вовсе.

И только когда он рассердился, пошел из комнаты и проходил мимо нее, она взглянула на него, улыбнулась и произнесла:

— Здравствуйте!

Он замер в ожидании, но она отвернулась, и Асет, еле удержав в себе возмущение, кивнул с достоинством и вышел из дома.

В него будто бы вселился дьявол, и подзуживал, и подзуживал, нашептывал о мужской чести, разжигал в нем ярость. Асет стоял посреди двора, сжимая кулаки, а мимо туда-сюда ходили люди, хлопотали у вереницы самоваров, и никому до него не было дела. Видать, аульчане привыкли к нему за один день.

Асет прошагал вдоль строя посвистывающих, посапывающих самоваров, вышел на улицу и направился к окраине аула, к тому холму, на который он вчера поднялся вместе с Чинарой.

Холм был открыт всем ветрам, и Асету стало холодно. Внизу горели, помигивали огни аула.

Асет вспомнил слова Чинары: «Он потерял голову, не знает, где явь, где сон…» Засмеялся, — глупенькая, что она понимает? И ему стало легче, он постепенно приходил в себя. Теперь уж он и не сказал бы толком, кто виноват и на кого следует обижаться.

Он еще долго стоял на холме, глядя на отходящий ко сну аул, на молчаливую, плотно укутавшуюся во мглу вершину Ешкиульмеса. Эти места уже давно не вызывали в нем сентиментального умиления. Они были просто дороги, как то, что напоминает нам о добром и ушедшем навсегда.

Он посмотрел на запад. Там, почти у горизонта, тянулась тонкая, словно живая, цепочка огней железнодорожной станции. Он подумал: где же сейчас проводница, по каким местам мчит ее поезд? Так бы и ехали они сейчас, оба грустные и счастливые, понимающие друг друга с полуслова. А впрочем, он правильно сделал, что сошел. Все равно где-то пришлось бы сойти, рано или поздно.

«Да что это происходит со мной? — спросил он, точно встряхнувшись. — От водки или от глупости? А ну-ка, брось валять дурака. Взрослый человек, возьми себя в руки. Сам же потом посмеешься над собой вместе с друзьями… И все-таки: «Как нежен твой взгляд, милая…» Черт побери, находят же слова эти поэты!»

От хмеля не осталось и следа — все выдул ветер. Дрожа от холода, Асет спустился в аул. Сейчас он возьмет пальто и отправится в дом сестры, ляжет спать, спать, спать… А утром — на станцию.