Дикая вода - [2]

— Этот знат, куда ехать, с ним без добычи не воротишься, — произнесла она и отправилась за ружьем в кладовку.

Ружье оказалось старой, но еще хорошей ижевкой с удобным, отполированным прикладом. Положив его передо мной, хозяйка достала из шкафа небольшой деревянный сундучок с боеприпасами.

— Дед-то мой кажный год на весновку ездил, — сказала она, осторожно погладив крышку сундучка. — А как помер, ни разу ни утки, ни сохатины в глаза не видывала.

Хозяйка моя, как она сама говорила, после смерти мужа стала жить бедно. Корову пришлось продать потому, что сено для нее готовить некому. А без коровы на Севере ни молока, ни свежей сметанки не попробуешь. Жила хозяйка за счет огорода, да небольшой пенсии. Поэтому обрадовалась, когда ей предложили взять меня на квартиру. Тем более, что за мой постой ее обещали на зиму обеспечить дровами.

С Катей я договорился быстро. Вернее сказать, мне даже не пришлось с ней договариваться. Когда я сообщил, что Безрядьев приглашает меня на охоту, а мне не на кого оставить метеостанцию, она предложила:

Если хочешь, я за тебя подежурю. — Она посмотрела мне в глаза, проверяя реакцию на предложение. — И измерения сделаю, и сводки могу передать. Мне даже интересно. — Катя сделала жест рукой, как дирижер палочкой во время начала концерта, и озорно засмеялась.

Мне показалось, что она смеется надо мной. Я опустил голову и спросил:

— Ты чего?

— Не могу представить тебя охотником. — Она взяла меня за локоть и мы пошли по улице.

Катя уже два года работала учительницей в поселковой школе. Приехала сюда по направлению института из большого города. До этого за всю жизнь ни разу не была в деревне. Все ожидали, что в зимние каникулы она отпросится у директора съездить к родителям и больше не вернется. Так было почти со всеми учителями, приезжавшими издалека. Летом на Севере еще куда ни шло.

А зимой, особенно когда начинают заворачивать рождественские морозы и скрип снега под ногами идущего человека слышится на соседней улице, у приезжих людей при воспоминании о доме сжимается сердце. Зимние ночи здесь безумно длинные, луна появляется над ледяным безмолвием уже в сумерках и поселок становится похожим на брошенный людьми, засыпанный снегом бивуак. Только белые дымки, поднимающиеся из печных труб прямо к луне, говорят о том, что жизнь еще теплится в его недрах.

Катя выдержала. Говорят, что с ней должен был приехать парень, с которым они вместе заканчивали институт, но в последнюю минуту он нашел причину остаться в городе. Катя, очевидно, была не равнодушна к нему потому, что как только я начинал заводить разговор об этом, она умолкала и в ее глазах появлялась отчужденность. Она становилась далекой и недоступной, на все вопросы отвечала одним словом, и я чувствовал, что в эти минуты ей хочется побыть без меня.

Мы жили с Катей на одной улице и часто, сталкиваясь у колодца или по дороге на работу, сначала просто здоровались, а потом постепенно подружились. Но это была именно дружба и ничего больше. Катя установила границу наших взаимоотношений, переступить которую я не мог. Я знал, что любая попытка сделать это может привести к разрыву. Моя хозяйка, с симпатией относившаяся к ней, не раз говорила:

— Женился бы ты на Катерине. Девушка она сурьезная.

— Потому и слышать об этом не хочет, — отвечал я.

— А ты добейся. — Хозяйка подпирала голову сухим кулачком и смотрела на меня. — Вода, батюшко, и камень точит.

После разговора с Катей я сразу направился к Антону. Он сидел за столом и сосредоточенно снаряжал патроны. Зачерпывал маленькой железной меркой бездымный порох, высыпал его в гильзу и запыживал патрон. Все это походило на ритуальное таинство шамана. Когда я встал на пороге горницы, Безрядьев не обратил на меня ни малейшего внимания. Ни кивнул, ни обронил приветливого слова, лишь зыркнул глазом в мою сторону и снова начал, сопя, засыпать в гильзы порох. Я понял, что снаряжение патронов для него — настоящее священнодействие и молча стоял на пороге.

— Как только река тронется, сразу поедем, — со стуком отставив патрон в сторону, нарушил вдруг он молчание, которое уже начало тяготить меня.

— А откуда ты знаешь, что я договорился с Катей? — спросил я, немного удивившись.

— В таких делах всегда решает мужик, — ответил он и, повернув ко мне лицо, спросил: — Боеприпасы готовы?

— Полторы сотни осталось еще от Кондратия, — сказал я.

— Кондратий был мужик запасливый, — произнес Безрядьев и снова углубился в работу.

Больше он не удостоил меня ни словом, ни взглядом. Постояв еще несколько минут на пороге, я вышел. Обо всем уже было договорено, осталось ждать ледохода.

А его все не было и не было. Однажды перед утром я проснулся и долго лежал на кровати с закрытыми глазами. Сон не шел. Я надел валенки, полушубок и вышел на крыльцо. Небо на востоке уже посветлело, обнажив опаленный край горизонта, но редкие поблекшие звезды еще висели над крышами домов.

Я поднял голову и вдруг высоко в небе услышал удивительно звонкие и печальные звуки. «Ка-линьк, ка-линьк», — словно льдинки задевали друг за друга и небо разносило этот звук над селом. У меня шевельнулось сердце, я узнал крик лебедей. Мне довелось слышать их крики в детстве и я запомнил эти звуки на всю жизнь. Но сколько я ни всматривался в тусклое серое небо, не мог их увидеть. Звуки растаяли в настороженной предутренней мгле. Я стоял на крыльце, кутаясь от холода в полушубок, и не мог скрыть радости. Если на север прилетели лебеди, значит, пришла весна.