Дикая - [146]
От зрелища горы Худ издалека у меня всегда перехватывало дыхание; но сейчас, вблизи, она была другой, как и все прочее. Она была не такой холодно-величественной, одновременно более обыденной и более неизмеримой в своей жесткой властности. На расстоянии нескольких десятков километров гора представала в виде сверкающего белого пика. А из северных окон гостиницы был виден сероватый обветренный склон, кое-где покрытый искривленными сосновыми рощицами и лужайками люпина и астр, которые росли среди камней. Этот природный ландшафт был пронизан пунктиром вышек фуникулера, который вел к расположенной выше кромке снежной шапки. Я была рада, что меня на некоторое время защищает от горы роскошная гостиница, страна чудес в суровом запустении. Это было величественное здание из камня и дерева, сложенное вручную рабочими в середине 1930-х годов. У каждой вещи в этом месте была своя история. Картины на стенах, архитектура здания, сотканные вручную ткани, которые покрывали мебель, — все здесь было основательным, отражая историю, культуру и естественные природные ресурсы Тихоокеанского Северо-Запада.
При высоте в 3426 метров эта высочайшая гора в Орегоне была вулканом, как и все прочие, мимо которых я шла.
Я извинилась перед остальными и медленно вышла из гостиницы в широкое патио, расположенное на южной стороне. В этот ясный солнечный день были видны многие горы, мимо которых я шла: две из Трех Сестер, Джефферсон и Сломанный Палец.
Прыг, скок, поворот, «дом», подумала я. Вот я и пришла. Почти пришла. Но не совсем. Мне предстояло пройти еще 80 километров до того момента, когда я коснусь Моста Богов.
На следующее утро я попрощалась с Дугом, Томом и двумя женщинами. Дальше пошла одна, взбираясь по короткой крутой тропе, которая поднималась от гостиницы к МТХ. Миновала канатную дорогу и двинулась на север и запад вокруг отрога горы Худ по тропе, образованной разрушенным камнем скалы, который суровые зимы выветрили до состояния крупного песка. К тому времени как я пересекла границу заповедника горы Худ, я снова вошла в лес и почувствовала, как на меня нисходит безмолвие.
Не знаю уж, каким образом мне стало казаться нормальным жить под открытым небом, спать на земле и просыпаться в полном безлюдье. Но теперь меня пугала мысль о том, что я больше не буду этого делать.
Так приятно снова оказаться одной! И вокруг было на что посмотреть. В середине сентября солнце оставалось теплым и ярким, а небо — голубым. С тропы, окруженной густым лесом, время от времени открывались обширные панорамы. Я прошла без остановок 16 километров, пересекла реку Сэнди и остановилась передохнуть на плоском обрыве, лицом к реке на другом ее берегу. К этому времени почти все страницы моего путеводителя, «Маршрут Тихоокеанского хребта, часть II: Орегон и Вашингтон», уже сгорели в кострах. То, что осталось, было сложено и засунуто в карман шортов. Я вытащила эти странички и снова перечитала их, позволив себе добраться до самого конца. Мысль о том, что вскоре я достигну Каскад-Локс, возбуждала меня и одновременно нагоняла печаль. Я уж не знаю, каким образом мне стало казаться нормальным жить под открытым небом, спать на земле в палатке каждую ночь и просыпаться одной в полном безлюдье почти каждый день, но так уж получилось. Теперь меня пугала мысль о том, что я больше не буду этого делать.
Я спустилась к воде, присела на корточки и ополоснула лицо. Река в этом месте была узкой и мелкой; так высоко в горах и в самом конце лета она представляла собой едва ли нечто большее, чем ручеек. Где-то сейчас моя мама? — задумалась я. Я несла ее с собой так долго, спотыкаясь под ее тяжестью.
На другом берегу реки, позволила я себе подумать.
И нечто внутри меня расслабилось.
В последующие дни я огибала водопады Рамона и шла по краю заповедной зоны реки Колумбия. Порой на севере мелькали виды гор Святой Елены, Рейнир и Адамс. Я достигла озера Уатам, сошла с МТХ и свернула на альтернативный маршрут, который рекомендовали авторы моего путеводителя. Он должен был привести меня к Игл-Крик и ущелью реки Колумбия, а со временем — и к самой реке, которая текла вдоль города Каскад-Локс.
В тот последний день похода я шла вниз, вниз и вниз, спустившись на 1220 метров на отрезке в какие-нибудь 25 километров, пересекая ручьи, речушки и канавы, оставшиеся от колес машин, которые тоже бежали вниз. Я чувствовала, как река притягивает меня, подобно огромному магниту. Я чувствовала, что приближаюсь к концу всего. На ночевку остановилась на берегах Игл-Крик. Было пять часов вечера, и до Каскад-Локс мне осталось всего 10 километров. Я могла бы прийти в город до темноты, но не хотела заканчивать свое путешествие таким образом. Я хотела подождать, хотела увидеть реку и Мост Богов при ярком свете дня.
В тот вечер я сидела у Игл-Крик, наблюдая, как вода струится среди камней. Ноги убийственно болели после долгого спуска. Несмотря на весь пройденный путь, несмотря на то, что мое тело сейчас было сильнее, чем когда-либо прежде и, вероятно, когда-либо будет, пеший поход до сих пор причинял мне боль. Новые мозоли образовались на пальцах в тех местах, которые стали мягче благодаря сравнительно небольшому количеству подъемов и спусков на территории всего Орегона. Я осторожно взяла ступни в ладони, баюкая их прикосновением. Похоже было, что еще один ноготь вот-вот оторвется, я легонько потянула его, и он остался у меня в руке — шестой. Теперь у меня осталось всего четыре нетронутых ногтя.
Когда жизнь становится черно-белой, когда нечего терять, нет ни цели, ни будущего, ни желания жить, люди порой решаются на отчаянные поступки. Потеряв мать, разрушив свой брак и связавшись с наркоманом, Шерил дошла до той черты, за которой зияла бездна. Ей нужна была веская причина, чтобы начать новую жизнь, перестать заниматься саморазрушением и попытаться спасти себя. И она в одиночку отправилась в пешее путешествие длиной 1770 км. Поход Шерил был не только трудным, но и опасным. Ей пришлось пройти 27 километров по палящей пустыне лишь с небольшим запасом воды, совершить несколько дневных переходов длиной 30 километров, пройти по узкой тропе, расположенной выше 2 тысяч метров над уровнем моря, взобраться на заснеженную гору с рюкзаком весом 36 килограммов.
Жизнь может быть прекрасной: вы влюбились, получили желанную работу, отправились в увлекательное путешествие. А может быть трудной: вам изменил возлюбленный, вы потеряли близкого человека, не можете оплатить счета. В такие моменты нужен мудрый совет и поддержка настоящего друга. Для сотен тысяч людей таким другом стала Лапочка – анонимный колумнист интернет-издания The Rumpus, а на самом деле знаменитая писательница Шерил Стрэйд, автор бестселлера «Дикая. Опасное путешествие как способ обрести себя». В тяжелые моменты жизни мужчины и женщины обращались к Лапочке с реальной болью, они писали ей о таких интимных вещах, которыми не могли поделиться ни с кем другим.
«В десять часов утра, освеженный приятным чувством, что снова оказался в этом Париже, таком несовершенном, но таком пленительном, так что ни один другой город в мире не может соперничать с ним в праве называться Городом, я отправился к моей дорогой м-м д’Юрфэ, которая встретила меня с распростертыми объятиями. Она мне сказала, что молодой д’Аранда чувствует себя хорошо, и что если я хочу, она пригласит его обедать с нами завтра. Я сказал, что мне это будет приятно, затем заверил ее, что операция, в результате которой она должна возродиться в облике мужчины, будет осуществлена тот час же, как Керилинт, один из трех повелителей розенкрейцеров, выйдет из подземелий инквизиции Лиссабона…».
«– Вчера, – сказала мне она, – вы оставили у меня в руках два портрета моей сестры М. М., венецианки. Я прошу вас оставить их мне в подарок.– Они ваши.– Я благодарна вам за это. Это первая просьба. Второе, что я у вас прошу, это принять мой портрет, который я передам вам завтра.– Это будет, мой дорогой друг, самое ценимое из всех моих сокровищ; но я удивлен, что вы просите об этом как о милости, в то время как это вы делаете мне этим нечто, что я никогда не осмеливался бы вас просить. Как я мог бы заслужить, чтобы вы захотели иметь мой портрет?..».
«Я увидел на холме в пятидесяти шагах от меня пастуха, сопровождавшего стадо из десяти-двенадцати овец, и обратился к нему, чтобы узнать интересующие меня сведения. Я спросил у него, как называется эта деревня, и он ответил, что я нахожусь в Валь-де-Пьядене, что меня удивило из-за длины пути, который я проделал. Я спроси, как зовут хозяев пяти-шести домов, видневшихся вблизи, и обнаружил, что все те, кого он мне назвал, мне знакомы, но я не могу к ним зайти, чтобы не навлечь на них своим появлением неприятности.
«Что касается причины предписания моему дорогому соучастнику покинуть пределы Республики, это не была игра, потому что Государственные инквизиторы располагали множеством средств, когда хотели полностью очистить государство от игроков. Причина его изгнания, однако, была другая, и чрезвычайная.Знатный венецианец из семьи Гритти по прозвищу Сгомбро (Макрель) влюбился в этого человека противоестественным образом и тот, то ли ради смеха, то ли по склонности, не был к нему жесток. Великий вред состоял в том, что эта монструозная любовь проявлялась публично.
Отец Бернардо — итальянский священник, который в эпоху перестройки по зову Господа приехал в нашу страну, стоял у истоков семинарии и шесть лет был ее ректором, закончил жизненный путь в 2002 г. в Казахстане. Эта книга — его воспоминания, а также свидетельства людей, лично знавших его по служению в Италии и в России.
Новую книгу «Рига известная и неизвестная» я писал вместе с читателями – рижанами, москвичами, англичанами. Вера Войцеховская, живущая ныне в Англии, рассказала о своем прапрадедушке, крупном царском чиновнике Николае Качалове, благодаря которому Александр Второй выделил Риге миллионы на развитие порта, дочь священника Лариса Шенрок – о храме в Дзинтари, настоятелем которого был ее отец, а московский архитектор Марина подарила уникальные открытки, позволяющие по-новому увидеть известные здания.Узнаете вы о рано ушедшем архитекторе Тизенгаузене – построившем в Межапарке около 50 зданий, о том, чем был знаменит давным-давно Рижский зоосад, которому в 2012-м исполняется сто лет.Никогда прежде я не писал о немецкой оккупации.