Дикая кровь - [22]

Якунко, как завороженный, неотрывно следил за вороньей стаей, терзавшей в бурьяне на пологом скате кургана бурый комок вонючей падали, будто хотел понять что-то в повадках той недоброй и нелюбимой людьми птицы. Вороны с нетерпеливым криком рвали гнилье и, взяв свою долю, взмывали и садились пировать на красные могильные камни. Потом, насытившись, кричали хрипло и протяжно. Скрипучий крик этот был противен Якунке, как жуткое напоминание о его лихом часе и возможной страшной погибели. А погибать казакам было куда как рано, и если уж погибать, то в открытом бою, со славой, а не от бескормицы и жажды в чужой, бесприютной степи Киргизской. Не лишиться бы теперь воды, а для этого все время надо идти берегом Июса. И Якунко, без стонов и проклятий превозмогая неутихающую боль, с трудом поднялся на затекшие, тяжелые ноги, подал руку Тимошке:

— Давай-ко трогать, — и настойчиво потянул обвисшего дружка к себе.

Тимошко уперся угрюмым взглядом в Якунку, в его мутные от боли, закисшие глаза, и была в том взоре одна невысказанная мольба: оставь, мол, меня тут, дай вздохнуть, Христа ради, полежать хоть немного. Но Якунко упрямо тормошил Тимошку, и тот, скрежеща зубами и подергиваясь, вначале кое-как боком подвинулся и встал на колени, затем приподнялся, чуть не упал, качнувшись вперед, и шатаясь, будто чумной, покорно побрел следом.

Они прошли, пожалуй, всего шагов триста, собрав воедино свои последние силы, по каменистому склону холма, подпирая друг друга, спустились в распадок, что извилисто сбегал к заболоченному, поросшему осокой берегу Белого Июса. И здесь, раздвигая руками осоку и припадая к воде распухшими губами, казаки досыта напились и, выбрав место посуше, свалились в бурьян.

Вечером за зубчатой, причудливой грядой потемневших гор пламенела, кармином наливалась заря. Пронзительно свистели над водой еле приметные, верткие кулики. Следя за немыслимо быстрым их полетом, Якунко осторожно приподнялся на руках, выглянул из бурьяна, да так и присел. Он увидел на ближнем холме, всего в десятке шагов от себя, худого, с согнутой спиной человека. Это был старый Торгай. Он давно искал казаков, шаря взглядом меж кочек пикульника, в бурьяне, в прибрежном тальнике. Может, решил порадовать их какой-то доброй вестью Может, образумился протрезвевший Мунгат, убоялся воеводы и теперь отдаст казакам хотя бы их лошадей.

— Эва, дедка! — тихо позвал Якунко.

Торгай увидел казаков, пугливо огляделся и, мягко ступая по дресве, направился распадком к ним. Он принес кое-какую еду: достал из-за пазухи черствую лепешку из курлыка — дикой гречихи, несколько сочных луковиц сараны, варенных в молоке, маленький кусочек вяленого мяса. Все это прямо на траве старик разделил между казаками поровну и пообещал принести ночью еще чего-нибудь.

— Мунгат собирается скоро кочевать, — доверительно сообщил Торгай. — Поближе к Уйбату-реке пойдет.

Уйбат протекал более чем в дне езды южнее июсских кочевий. Казаки слышали, что у той отдаленной от города степной реки живут инородцы алтырского и езерского аймаков.

— Отдал бы Мунгат коней, — горестно, без всякой надежды вздохнул Якунко. — Пешком домой нам никак не добраться.

— Ничего не отдаст. Идите и не замешкивайтесь тут. Иренек зол на вас, он передумает и заберет вас в плен, — с тревогой сказал старик, осторожно оглядываясь на затухающие костры уходящего в дремоту улуса.

— Мы бы сами коней раздобыли, да, вишь, шибко поувечены и уздечек у нас нет.

— Принесу, однако.

— Перво дело, пищаль бы нам али лук.

Торгай настрого предупредил: не подавайте голоса, ежели кто звать будет, а ждите здесь его, старика. И не пытайтесь украсть коней в табунах у Мунгата — кругом поставлены тайные караулы, непременно поймают, и тогда казакам уже не выбраться отсюда живыми.

Погасив костры, улус не мог угомониться до самой полуночи. Взбрехивали собаки, и кто-то время от времени сердито покрикивал на них. Грызлись на взгорье кони, переговаривались пастухи. И еще какие-то неясные звуки возникали и плыли над остывающей степью, то усиливаясь, то затухая.

В черном, как уголь, небе заперемигивались крупные звезды. Месяц высунул из-за гор свой острый серебряный рог. Посмотрел Якунко на звездную толчею и сразу разобрался, куда идти, чтобы попасть на Красный Яр. Нужно было сначала неуклонно держаться пойменной степной долины и, минуя неглубокое, но обширное, с песчаными берегами, озеро, выйти к Енисею. На этом неблизком пути им должны встретиться дружественные русским качинские и яринские улусы, где можно в долг раздобыть коней или какую-нибудь лодку.

С реки порывами дул холодный ветер. Казаки стыли, жались друг к другу, они не спали всю ночь, казавшуюся бесконечной, ожидали старика. Но Торгай не пришел ни ночью, ни ранним утром. Тогда казаки на мглистом рассвете тронулись в дорогу вдоль извивов Белого Июса, затем по речной старице круто отвернули к холмам, замыкавшим долину справа.

У подножия горы, поросшего непролазной караганой и ерником, Якунко нашел созревающую клубнику, ее было тут среди ползучего клевера и горошка не так уж много, но казаки обрадовались удаче и чуть утолили голод. Теперь можно было смело идти дальше. А немного погодя в молодом лиственничном леске набрели на высокие, в рост человека, пучки. Конечно, пучка — не хлеб, какая уж сытость от травы, а все же не пуст живот.