Дикая кровь - [129]

— Он, как бык, ищущий траву, — сказал камасинец об Абалаке. — Короткий нож палец режет, злой жеребенок табун калечит.

Лог пихтачами и ельниками неуклонно вел на закат солнца. Трава была сплошь вытоптана скотом и людьми на все несколько суток пути до Енисея. На редких лесных полянах местами попадались покинутые киргизами стоянки, на них лысели потухшие кострища, белели обглоданные кости быков и баранов. Попадались и людские страшные трупы, чаще детей, уже изглоданные в тайге зверьем. По жалким смердящим останкам нельзя было понять, то ли люди померли с голоду, от болезней, то ли пытались бежать и были прикончены воинами.

У Енисея казаки окончательно утвердились в мысли, что перед ними здесь прошли киргизы. Лес на обрывистых береговых кручах был сплошь вырублен — инородческое войско вязало для переправы плоты. Один из этих плотов бронзовел сосною на речной отмели по ту сторону Енисея.

Переправившись тем же, что и киргизы, способом через быстроводную реку, Родионова сотня вышла в распахнутую дресвяную степь. След Абалака взбежал на плоский гребень хребта и вдруг потерялся в синем дыму полыни и типчака. Родион послал ертаулов во все концы. Они долго кружили по выгоревшим за лето травам, и каждый из них обнаружил на своем пути какие-то приметы воинской дороги. Но сказать точно, каким логом или увалом прошли киргизы, никто из них не мог. Даже все понимающий в раскрытой книге степи князец Бабук в недоумении пожал плечами:

— У большой реки много притоков, у ловкого много дорог.

Бабук был у сотни постоянным проводником, именно на Бабука и надеялся Родион более всего, на мудрые советы князца и на его тонкое природное чутье, которое уже не раз выручало казаков из беды. Бабук много ходил по волнистой степи, много думал, прежде чем показать на небольшую нагую гряду гор, идущую прямо в сторону Июсов:

— Туда, однако.

Целые сутки без присеста шли вдоль той каменистой, мертвой гряды. И все же со следами киргизов нигде не встретились. Родион, заметив в распадке покинутую земляную юрту пастухов, повернул сотню к ней. Он рассчитывал найти здесь воду и наконец-то дать людям нужный до зарезу отдых.

Действительно, в дохнувших холодком зарослях полевой мяты и курослепника толчками бил ключ, прозрачные струйки воды по каменному ложу со звоном стекали в сосновую колоду, к которой и приникли томимые жаждой казаки. Сотня напилась вдоволь и тут же уснула, повалясь на распаленную зноем землю. А назавтра поднялась рано, пошла по росе и вскоре оказалась у озера, лежавшего в кольце жестких, сухих камышей.

Казаки еле тянули ноги. Сказывался мучительный голод последних дней — рассчитывали, что в Киргизской степи найдется скот, но пока что не было ни улусов, ни скота. Хитрый Абалак оставлял за собой голую, как бубен, землю.

Над озером пронзительно посвистывали падавшие на воду кулики. Кто-то увидел, как шлепнулась в голубое разводье утиная пара. Из камышей доносилась беспокойная перекличка водяных курочек.

Атаман приказал:

— Не стрелять из пищалей. Так и киргизов сполошить — раз плюнуть, — и оглядел покатые холмы, простиравшиеся вокруг.

А стрелы лучникам жалко: где ее сыщешь потом в толще озерного ила? В воинском же походе каждая стрела — великая выручка человеку, без стрелы человек — не воин, и жизнь его ломаной деньги не стоит.

Тишина над озером глубокая, глухая — ни звука. По верхушкам камышей тянул слабый ветер. Но он не шуршал камышовыми листьями — лишь едва раскачивал их.

И вдруг на озерной луде[9], совсем рядом, грохнуло хлестко, и по разливу, расплываясь, заскользил синий дымок. Тяжелая кряква сгоряча хлопнула крыльями, побарахталась немного на воде и затихла. И стрелок торопливо захлюпал по камышам к добыче.

— Кто пальнул? — Родион пробежал к луде, выхватывая на бегу пистоль.

Крякву, держа ее впереди себя за длинную шею, вынес на берег казак Ульянко Потылицын. Не обращая внимания на ругань бегущего по кочкам к нему атамана, Ульянко снял с себя мокрые сапоги и портки.

— Убью, вор! — взъярился Родион и с размаху хрясь стрелка рукоятью пистоля по лицу. Изо рта и носа враз показалась алая кровь.

Ульянко принялся плеваться и сморкаться налево и направо, заткнул пальцами норки, перепачкался в крови и побрел в озеро мыться. А тем временем на берегу, в камышах и на песчаных мысах застучало:

— Гах!.. Гах!..

Ивашко остановил враз побелевшего Родиона:

— Голодны гораздо.

Родион еще и еще сердито выругался, махнул рукой и зашагал на косогор, подальше от озера. Выстрелов уже не вернешь, а люди совсем обессилели без еды — то верно. Сам бы теперь слопал бог знает что.

Путь сотни лежал далее по болотистым берегам безвестной речушки, поросшим остролистой осокой. Усталые казаки вихляли ногами на кочках, все надеялись, что болото вот-вот кончится. Но кочкарник сменился забитыми, вонючим илом старицами. Сунулись — зачмокало, стало засасывать, пришлось искать твердую землю.

— И завел же ты нас! — растирая на ладони листок щавеля, атаман упрекнул Бабука.

— Зверь в беде к тайге идет, — Бабук кивнул на взбугрившиеся за болотом лесистые горы.

Во время этого короткого разговора к атаману подошла толпа насупленных, злых казаков, одетых в застиранное кафтанье рванье. Рыжий Артюшко сердито сплюнул: