Дикая и необузданная - [33]

— Я оставляю за собой право самому об этом судить. Вы готовы?

Она вопросительно вскинула тонкие брови.

— Готова?

— Мне казалось, мы идем ужинать. — Он окинул ее оценивающим взглядом. — Я смотрю, вы приложили немало усилий для того, чтобы хорошо выглядеть. Только не говорите мне, что уже поужинали.

— Нет, но я хотела сказать вам о том, что Фил — мой брат, после ужина. Мне всегда казалось, что сытого человека труднее разозлить. А теперь, когда я вам все рассказала, вам уже ни к чему меня куда-то приглашать.

— Почему же? Разве сестра Фила Купера ничего не ест? И потом, я вовсе не виню вас за то, что сделал ваш брат. Да и на него я тоже не держу зла. Разве что жалею, что собственная глупость стоила ему жизни. К тому же ваше признание заставило меня на все взглянуть иначе. Мое любопытство так же нуждается в пище, как и желудок. В голове вертится множество вопросов, на которые мне хотелось бы получить ответ. И в первую очередь меня интересует, почему вы так меня невзлюбили. Неужели только из-за того, что произошло с вашим братом?

Она совсем растерялась. Час от часу не легче. По словам Кэти, Фила уволили несправедливо. Но если это так, то почему Ник Фарадей не чувствует за собой ни малейшей вины? Скорее на оборот. Если он настолько владеет собой, что способен сохранять совершенно невозмутимый вид, когда, казалось бы, должен быть смущен, подавлен и раздосадован? Перехватив его пристальный взгляд, она почувствовала сухость во рту.

— У вас в холодильнике часом не припрятана пара бифштексов и бутылка вина? — осведомился он.

— Сейчас посмотрю. — Она с трудом отвела от него взгляд. — Все-таки вы странный человек. Я думала, вы разозлитесь на меня из-за того, что я не была с вами откровенна.

— Меня действительно переполняет какое-то чувство, но это не злость. Если вы хотите, я попытаюсь выразить его словами. Я разочарован в своих умственных способностях. Проще говоря, я оказался олухом, которого ничего не стоит обвести вокруг пальца. Оказывается, все вокруг правы, кроме меня.

— Правы в чем?

— Интуиция вас не подвела, когда вы решили, что не годитесь для участия в рекламной кампании. Так же, как не подвела она и Луизу. И эту журналистку с языком, острым как бритва. Пожалуй, я и правда злюсь, но на самого себя — из-за того, что не сумел разобраться в собственных чувствах. Единственное мое оправдание — это то, что, очарованный вашим шармом, я потерял голову. Можете порвать ваш контракт: я не хочу, чтобы ваш шарм доставался миллионам, он должен принадлежать мне одному. Не хочу вас ни с кем делить, хочу владеть вами один. А теперь показывайте, где у вас тут бифштексы. Я займусь ужином, а вы пока переоденетесь.

Линдси уже ничего не понимала и отреагировала только на властные интонации в голосе Ника, которым привыкла противиться.

— С какой стати мне переодеваться? Вам не нравится это платье? Но вы же сами хотели, чтобы я его надела в первый вечер нашего знакомства. Это платье Луизы. Я заходила навестить ее, и она мне его подарила.

— Оно вам очень идет, но…

— Вы в самом деле хотите, чтобы я переоделась? А во что, скажите на милость? В черное платье?

— Разумеется. Кроткая, чистая Линдси в белом — это для всех остальных. А Линдси в черном платье — дикая и необузданная — судьбою предназначена для того, чтобы вызывать желание единственного мужчины, и этот мужчина — я.

Желание! Как порочно, но в то же время сладостно прозвучало это слово! Ей хотелось быть желанной, хотелось доставлять ему удовольствие. Пальцы, казалось, сами потянулись к воротнику и начали расстегивать длинный ряд пуговок, когда она повернулась, чтобы направиться в спальню, удивляясь покорности, с которой подчинялась ему.

— Вот это мне нравится, — тихонько хмыкнул Ник. — Послушная женщина.

Одно дело — слушаться и совсем другое — выслушивать, как кто-то злорадствует по этому поводу. Даже если бы он вдруг не вытянул руки, чтобы удержать ее, сказанного было достаточно, чтобы она остановилась как вкопанная.

— Послушная? — нахмурившись, переспросила она.

— Г-м… — Он привлек ее к себе. — Послушание вселяет в мужчину уверенность в собственной силе.

Его большие руки нежно гладили ее талию, губами он отвел в сторону прядь волос и поцеловал Линдси в шею, отчего она ощутила сладостное томление. Застонав, он развернул ее лицом к себе, обхватив руками бедра. Стоя вплотную к нему, она чувствовала его напряженное тело. Впившись в нее горящим взглядом, он хрипло сказал:

— Я так хочу тебя, что не могу больше терпеть.

Она и сама испытывала нечто подобное. До того, как ей самой довелось познать это чувство, она и не подозревала, что женщина может пылать к мужчине такой страстью, с такой силой стремиться к наслаждению. Еще крепче сжав ее в объятиях, он принялся тихонько покачивать ее из стороны в сторону, что показалось ей такой исполненной чувственности лаской, что она едва не потеряла сознание.

Не в силах совладать с собой, она порывисто прильнула головой к его груди. Ухватив ртом прядь волос, он легко потянул за них, заставив ее вскинуть голову. Губами он прижался к ее тубам, запечатлев на них легкий, но упоительный поцелуй, и, одновременно вскинув руку, провел ею по шее, доставляя ей невыразимое наслаждение, от которого по телу прошла легкая дрожь, а груди напряглись, требуя ласк. И те не заставили себя ждать. Поскольку она уже расстегнула достаточно пуговок, его рука скользнула под шелковую ткань платья и, коснувшись кожи, словно обожгла ее. Ладонь была слегка шероховатой, и это нравилось ей. Кровь застучала у нее в висках, когда пальцы добрались до левой груди, задержались на мгновение против бьющегося сердца, словно желая раствориться в его учащенном ритме, и принялись нежно ласкать сосок, отчего у нее невольно вырвался шумный вздох.