Дикарь - [61]

Ульграх потрогал шею.

Петля кровной клятвы ощущалась, но она словно бы была… мертва?

Или почти мертва. А вот барабаны гремели.

Миара же поднялась и, подойдя близко, заглянула в глаза:

— Ты со мной?

— Зачем я тебе?

— Затем, что ты сильнее Теона. Умнее. Осторожней. И еще ты меня любишь.

— Уверена?

— Конечно. Я ведь все помню, Вин. И ты тоже помнишь, — она ласково погладила по щеке и, когда Винченцо дернулся, сказала: — Не надо. Не такая я уж извращенка, как все думают. Это просто… просто я тоже устала быть одна. И в конце концов, ты же мой брат, правда?

Возразить было нечего.

Далеко уйти не получилось. Все-таки мальчишка оказался изрядно помят, да и рана в ноге, хотя и не гноилась, но и бодрости не прибавляла. Его хватило, чтобы выползти с острова, хромая и отчаянно матерясь, застрять в болоте. И там уже, через пару шагов, тихо осесть на тропу.

— Я… дальше не могу, — он мелко дрожал, а лицо сделалось белым, осунувшимся. — Что хочешь, но я дальше не могу!

Он всхлипнул и уставился на Миху прозрачными голубыми глазами.

— Больно?

— Не держит, — мальчишка закусил губу. — Я становлюсь, а она не держит.

И еще больно. Но в этом мальчишка не признается.

Миха вздохнул и огляделся. Вернуться на остров? И дальше-то что? Торчать там, пока не появится кто-то? И кто? И главное, с какой целью?

Нет, возвращаться нельзя.

Даже если повезет и никто не явится, из тех, кого Миха не будет рад видеть, остров этот нехороший. Вот как отошли чуток, так прямо и дышать стало легче.

— Господин, — жалобно простонал старик. — Обопритесь на меня, господин.

Мальчишка попытался встать, но со стоном опустился во мхи.

А ведь лихорадит.

Его били и крепко, хотя, надо полагать, умеючи, если он до сих пор жив. Но сами по себе ушибы малоприятны. Еще и рана. Стресс.

Миха покачал головой.

До ближайшего острова, на котором он сам провел предыдущую ночь, идти пару часов. Мальчишка точно не сможет. Бросить? Клятва же ж.

Чтоб её.

— Держись, — он подхватил паренька и закинул на плечо.

А с виду хрупкий тонкий, весу же — как в хорошем кабанчике. При мысли о кабанчике рот наполнился слюной, а в животе заурчало, напоминая, что подвиги подвигами, а обед по расписанию должен быть.

— Ничего, — проворчал Миха, поправляя мальчишку. — Дойдем.

И дошли ведь.

Нынешнее его тело оказалось весьма выносливым. Правда, не настолько, чтобы вовсе не чувствовать веса. Да еще и на болоте.

Но дошли.

И ступив на твердую землю, Миха принюхался. Нет, чужаками не пахло, как и костром. Все было, как вчера: клочок земли, в который корнями вцепились пара сосенок. Их ветви переплелись между собой, давая слабую тень. Под корнями поднималась трава. Чуть в стороне поднимался горб земли, из которого щупальцами торчали корни старого дерева. От дерева остался лишь пени и эти вот корни.

— Раздень его, — сказал Миха, сбросив парня на землю.

Тот выглядел неправильно тихим. А ощущался горячим. Да он же в отключке!

— Раздень и разотри.

— Господин, — старик выбирался на сушу на четвереньках. — Я сведущ в лекарских делах. И пусть многое отобрали, но кое-что я спрятал.

Дрожащей рукой старик вытащил откуда-то из лохмотьев стекляшку, которую с торжественным видом возложил на лоб паренька.

— Что это? — Миха оглянулся.

А Ица где?

Нет, вон, выбрался на сушу, отряхнулся, руками с одежды грязь попытался оттереть. Это зря. По болотам еще идти и идти.

— Это «Сердце Таи», — с гордым видом произнес старик, сложив руки на груди. А кто одежду мокрую с мальчишки снимать будет? — Оно дает телу силы, позволяя исцелить себя.

— Понятно, — Миха обошел парня по дуге. Кто эти магические штучки знает? — А вчера почему не исцелил?

Вряд ли из желания посмотреть, как Миха выкручиваться станет.

— К сожалению, тонкие вещи весьма чувствительны к остаточным проявлениям силы. Остров же принял на себя удар сотворенного пламени.

И снова руки сцепил.

Губы поджал. На парня уставился. А ведь не нравится ему Джер, пусть старик и величает его господином. Величать-то величает, а смотрит этак, с раздражением, которое бы скрыть, но он слишком устал.

— О пламени, — Миха почувствовал, как в штаны его вцепились.

Ица? Он потрепал мальчишку по темным волосам.

— Ты уцелел.

Старик поклонился.

— Почему?

— Так уж вышло, что в годы иные мы с отцом сего отрока были весьма близки, — он потер переносицу. — Матушка моя была удостоена великой чести. Её взяли в дом и определили в кормилицы тогда еще юному барону. А владетельный де Варрен был столь милостив, что разрешил и меня оставить.

И снова замолчал.

— Мы росли вместе. И вместе учились. Вместе оставили дом, ибо барон был третьим сыном, а стало быть, Богами был определен ему путь меча и славы.

Красиво говорит. И чуется, что правду.

— Многое мы повидали, и славу удалось стяжать. Но с нею и многие беды. Однако же в один из походов, память о которых греет мою душу, нам случилось побывать в месте, которое иначе, чем проклятым, я не назову.

Мальчишка на земле открыл глаза.

Пустые.

И закрыл.

Он дернулся было, но старик, опустившись на корточки, удержал его голову.

— Мы взяли в том месте хорошую добычу, однако вместе с тем многих оставили на пути, что туда, что обратно. И смерти эти были столь ужасны, что мой друг и господин решил сберечь меня. Он лично врезал в мое тело Слезу неба из числа взятых в том храме.