Дигитальное перо - [39]

– Я как думаю? – о таких вопросах я задумывался лишь на посиделках, в свободное от них время подобным фантазии меня не посещали, так что я слегка замешкался и ответил неуверенно, – Стоит… Наверно.

– Вы сомневаетесь? Почему? – она посмотрела мне глубоко в глаза. И также, как тогда в лифте, мне не захотелось врать и изворачиваться. Но сейчас у меня не было ответа, правда, появилось желание его найти. «С какой долей вероятности такой вот Грин может встретить такую Энжелу?» – пришло мне в голову вместо искомой мысли.

– Возможно, потому, что сдаваться не стоит. То, что картину никто не увидит, ещё не всё. Есть собственное мастерство. Может следующую удастся написать не в подвале. И тогда мастерство обязательно пригодится. И для себя, наверно, тоже можно писать. Ведь если хочется, то не всё ли равно – подвал или нет? – я старался отвечать, но было видно, что я больше рассуждаю, чем говорю собственными убеждениями. Было видно, что ответ родился только что, без какой-либо предыдущей работы.

– Но зачем для оттачивания мастерства писать именно прекрасное? И почему, если хочется, нужно гнаться именно за ним? Для мастерства можно писать этюды, а для себя прекрасное зачем, если оно итак в вас и для вас лично выражения не требует. Вы ведь сами для себя понимаете: что прекрасно, а что нет. Пусть это субъективно, но в отношении к прекрасному всегда так, его объективно не оценить.

Сразу с этим было трудно спорить. Но, глядя на неё, хотелось. Правда, лишь только для продления беседы. Жесты и голос её немного завораживали, но с этим ещё можно было справиться. С тем, что уходить уже никуда не хотелось, справиться было почти невозможно. Но надо было держаться, а значит, надо было парировать.

– Но как же можно стать мастером, не создав хоть раз прекрасное? Если ты хочешь им быть, это надо доказать или проявить. Нельзя же считаться мастером только из-за своих убеждений. Но в этом-то и вся суть: прекрасное просто так не создать. К нему придётся проделать путь, с ошибками и ложными направлениями. И от идеи до картины, даже если ты и мастер, тоже придётся идти. Так чего ж не писать? Если кисти и холст имеются, да? – последние слова были обращены к Грину, чтобы и его втянуть в разговор, но он сидел явно довольный беседой, которая проходила без него. Поглядывая на него, Энжела тоже улыбалась. Правда, не было понятно – чему?

Она немного придвинулась и спросила: – Так чего тогда сомневаетесь?

Я смотрел на неё и думал, что расспросы, видимо, в её характере занимают особенное место. По тону и её виду было понятно, что хоть по большому счёту вопросы шли из любопытства, но оно не было праздным. Мои ответы куда-то складывались внутри неё, заполняя неведомую мне мозаику. С чем-то там мои слова сравнивались, отсеивая ненужные. Любопытство было профессиональным, так мне подумалось.

– Я стараюсь сомневаться. Когда-то было, как раз наоборот. Я имел очень отточенные убеждения, которые были закалены в спорах, своих поступках и поступках окружающих меня людей. Я думал, что придерживаться их правильно. Но оказалось, что какое-либо убеждение не может охватить всех вариантов, которые могут случиться в жизни. Что-то будет упущено и, когда это упущение проявится, убеждение может рассыпаться в ничто. Но это, правда, меньшее, что может произойти. Прежде этого может кто-то и пострадать. В общем-то, споры и поступки не отменяются, но сомнение в правильности происходящего тоже должно оставаться. Можно подумать, что это более объективно, но так как речь идёт об одном человеке, то от субъективности никуда не деться. Но вы уже об этом говорили.

– Исходя из вашей логики, все прекрасное подвергнуто сомнению. С каким бы трудом и утончённостью мастер не сделал творение, всегда остается вопрос о совершенстве. Совершенство не имеет границ, так как прекрасное можно сделать ещё прекрасней. Но с другой стороны, кисть, которой вы будете работать, не сможет быть тонкой без конца. Её тонкость закончится, когда она не сможет в себе удержать краску. Если у вас будет цель передать через картину вкус яблока, то он не сможет быть слаще самого сладкого яблока в мире. Если будет, то это будет уже не яблоко. Совершенство при выполнении заданной цели всё равно упрётся в границы этого мира. В данном случае физического. Если целью будет передать зрителю, только понятие яблока, то границей будет то, что мы о яблоке, знаем. В противном случае, оно может предстать так, что никто никогда и не узнает, что было на картине. Сама цель появления картины тоже будет границей. Можно попробовать написать яблоко и без цели. Но мастеру это скорее облегчит задачу, а это в свою очередь уберёт надобность в совершенстве, что далее ослабит прекрасное. И если сделать ещё шаг, то можно усомниться, что зритель это прекрасное почувствует. Прекрасное может не дойти до него и труд мастера окажется бесполезен.

Если честно, разговор меня затягивал. И не только он. Где-то позади, наконец, полилась музыка. Инструменты, то сливаясь вместе, то сменяя друг друга, понесли в зал такую гармоничную мелодию, что почти все притихли. Кто-то настроил свет, сконцентрировав его на солистке. Она добавляла вокала в музыку, но пока без слов, пользуясь одними распевами. Сменилась атмосфера, постепенно всё замерло, как будто кто-то невидимый увлёк всех от сиюминутных дел в какой-то тайный мир, где всё было настолько перевёрнуто, что вернуться обратно не представлялось возможным. И возвращаться особенно не хотелось.