Дигитальное перо - [27]

Глава 11 (суббота) Парнас. Лаборатория.

Когда я вернулся к двери своей лаборатории, там уже топтался Градский. Он сказал, что не смотря на данный отбой, всё же подумал, что тревожить зря не буду, и приехал, как только смог. Собственно, не долго и ждал. Мы прошли внутрь.

Первым делом, я стянул с себя многострадальную рубашку и накинул её на вешалку. Пусть сохнет. Среди местных моих небольших запасов оставалась ещё белоснежная футболка. Я откинулся на кресле с голым торсом, положив её на колени. Мне надо было перевести дух.

Градский же, оглядев меня, хмыкнул и, ворча что-то себе под нос, пошёл за кофе. Утренний его не устроил, и он заварил новый. Он был очень прилично одет для выходного. Был весь какой-то чистый, выглаженный и благоухающий. Движения его отдавали точностью, ни одного лишнего. В самой его рослой тонкой фигуре не было ничего лишнего. Гладкое лицо, уложенная причёска. Такая тонкая грань в нём было: то ли он собирался куда-то пойти, то ли просто воодушевлённое настроение. Вид, правда, у него был задумчивый, на чём-то он был очень сосредоточен.

Но вообще, во всём его виде не было так уж много удивительного. Оделся человек прилично. Одел костюм более новый для свободного времени. До запонок дело не дошло, но, тем не менее. У него было хорошее настроение, когда он одевался. Не могу представить, чтобы было плохое. И ведь он, а я сейчас говорю уже не абстрактно, я имею в виду, конкретно моего друга, одевает так уже сравнительно давно. Уже давным давно наш Градский не может прийти на лекцию послушать, я уже не говорю, прочитать без подобающей одежды. А так он уже долгое время каждый день или слушает, или преподаёт, то и одежда эта стала со временем обязательной частью его собственного этикета. Я уже не помню его без пиджака. Этот его вид, мне кажется, даёт ему возможность, одеваясь, настроится перед выходом утром на то, к чему он сам внутри устремлён, и  что в этой одежде снаружи не увидишь. Он не очень ценит её в течении дня, но с утра он должен быть опрятен. И чем тщательней собирается, тем выше, может быть, цель намечена на сегодня. И цель эта не обязательно внешняя: дневной доклад или вечерний концерт. Но без неё явно всё это не обходилось.

К чему готовился с утра мой друг, мне было непонятно. Но я знал, что и Бертыч, оставляя за собой свободный стиль, всегда одет так, что смотреть приятно. Как говорится, всё на нём идёт к лицу. Я уже молчу о Грине. А вот сам я, немного равняясь на них, так и не смог к одежде относиться менее равнодушно. Она должна быть просто чиста, а во всё остальном – я просто ношу то, что носят другие. Мне стало немного стыдно за свою неразборчивость, да и за вид свой тоже. Сидеть я уже не мог. Я встал, подошёл к крану, вымылся под ним, как смог, вытерся полотенцем и оделся.

– Ну, говори, – обратился я к нему, когда он сел напротив меня и облокотился на стол, повернувшись к нему боком. Одну кружку с кофе он дал мне, другая, поднимая паром аромат, стояла рядом с ним.

– Я придумал, как поговорить со Строугом, – едва улыбнулся он, – есть более-менее официальный повод. Как раз в понедельник всё можно и устроить. Много времени это не займёт.

– Ну, и хорошо, – приободрил его я, – так чего тогда такой загадочный?

– Видишь ли, – начал он, – я, как ты знаешь, работаю в области графического дизайна. Вся наука этого направления в том, чтобы приложить к творческой мысли автора-программиста эргономику для использования его идеи. Выдуманная кем-то программа должна иметь удобную оболочку. Интерфейс. Ну, ты знаешь, чего тебе объяснять. Но представь, что в понятие эргономики входит и эстетика. Мало того что программа должна быть функциональна и удобна, она должна быть красива. Спроси – зачем? А потому что, тот, кто её будет использовать и может быть очень часто, должен почувствовать красоту. Ты ещё раз спросишь – зачем? А я тебя тогда сам спрошу – зачем людям вообще что-то чувствовать? Ты ведь сам не против чувств. Но времени порой мало из-за однообразной работы и чувства от монотонности притупляются. Чувства перестают работать. Но ты представь, что все вещи, касающиеся твоей монотонной работы, имеют эстетическую ценность. То тут, то там ты чувствуешь, что вот это красиво, а вот это не очень. Чувство познания прекрасного постоянно работает. Не мешая творческой и идейной мысли. Глядя на интерфейс какой-нибудь программы по работе, ты постоянно ощущаешь, что работаешь с чем-то прекрасным. Как при этом будет вести себя твой энтузиазм? Будет выше или ниже?

– Ты предлагаешь всё сделать красивым? Но красота субъетивна! Не может одно и тоже нравится всем. Как ты принципиально сможешь каждому угодить?

– В этом и есть вся наука! Весь научный подход. Сама идея не угождать каждому, но развить постоянное наблюдение за тем, что красиво, а что нет. Ты вот не задумываешься красив ли холодильник? А что если б задумывался? Холодильник, дом, улица, город, всё вокруг. Что будет с миром, если кроме всех практических целей ещё преследуется и иррациональная. Каким он будет? И какими в нём окажемся мы? Я, конечно, не такой романтик, каким, наверно, мог бы быть. Но именно так я отношусь к своему направлению. К своей работе. Ты это тоже знаешь. Но сегодня в полисе я был на выставке одного старого художника. Он себя в чём только не попробовал. Скульптура, живопись, инсталляция. Сколько направлений он перепробовал. От работ более ранних к поздним видно, как оттачивается рука и мысль. Видно, что всё ещё мало сделано, требуемый результат не достигнут и поиск не завершён. В конце выставки удивляешься, что она закончилась. Он на ней сегодня был, и я его впервые увидел, хотя, так сказать, не первый раз в гостях. У него волосы насквозь седые и морщины глубиной в сантиметр. Я с ним поговорил недолго. Конечно, он будет продолжать, образы приходят и стремление есть. Но он прожил почти всю жизнь, делая именно нечто иррациональное, красивое и совсем не имеющего прикладного применения. А я? Я так смогу? Или смог бы? Стоит ли моё стремление к симбиозу красоты и практичности чего-либо? Может это совсем неверная мысль? –  он ухмыльнулся, – Ладно, мой план насчёт Эдисона таков…