Диета старика - [39]

Это обозначение призвано охватить собой ту неопределенную часть пассо, которая, сохраняя за собой холодные просторы иммемуарности, все-таки ластится к человеку, точнее, к его потенциальным "мемуарам", словно бы мурлыкая и мягко играя, желая войти (возможно, в качестве диверсанта) в интимные слои памяти и в интимные варианты записи. Благодаря "белой кошке", предметы в общем-то настроены к нам благодушно. Суть предметов - ненадежность, но тем не менее они по природе своей являются "союзниками". "Союзность" - рок вещей. Поэтому они остаются в союзе с нами даже после того, как разражается их локальная или же глобальная детриумфация.' В сказках Андерсена, многие из которых написаны от лица предметов, вещи наделяются в общем-то "утепленным" сознанием. Не исключено, что так оно и есть - холод вещей скрывает в себе особое галлюцинаторное тепло, наподобие того тепла, которое присутствует в ощущениях замерзающих, в их летних видениях, заполненных цветущими садами и жаркими, пшеничными полями. Надо надеяться, что Андерсен, составивший эти милосердные тексты, обеспечил себе (а может быть, и своим читателям) резерв райского блаженства, дополнительные объемы нирванической вечности, подпитываемые из неисчислимых ресурсов неодушевленного.

Не следует, как бы там ни было, упускать из виду как катастрофические, так и целительные возможности, кроющиеся в том, что мы называем неодушевленным. Само это слово может звучать по-разному, иногда в его глубине проступает некая новая, неиспробованная душевность, "нео душа" - свежая, неистерзанная, словно бы вмороженная в сладкий сон предрождения. "Вещи как тела" и "вещи как знаки" - и те и другие исчисляются временем, в частности временем их исчезновения в глубине нашего незнания о них, в бездне нашей растерянности или нашей амнезии. Такие термины как "пассо", "мормо", "детриумфация", "иммемуарность", "белая кошка" - это слова, призванные обозначать вечные свойства предметов, но сами эти термины становятся предметами благодаря тому, что им отпущен слишком короткий срок - они созданы таким образом, чтобы родиться и умереть на наших глазах.

1985

Знак

Маленький знак нашел я в траве.

Вот прибежал я с блестящих тропинок,

Я запыхался, в коротких штанишках,

Руку свою протянул - было солнце

В сонном зените над млеющим садом,

Плакали горлицы, гравий молчал,

Тихо вращались вдали водометы -

Я показал, вопрошая очами:

Что это, что это, знак сей нежданный?

Там я нашел. Там, где ветхие листья

Злобной крапивы приносят укусы.

Там он лежал, притаившись как кролик,

Он не дышал и надеждой светился,

Что не заметят его мои очи,

Что мои руки его коснутся,

Что он там спрятан надежно, навеки,

Что он обитель свою не покинет…

Весь он скукожился, был словно ветка.

Видно, стремился к последнему сроку

Там сохраниться, укрывшись от мира.

Но я прозрел, как великий начальник,

Словно пророк, словно нищий, что громко

В буйном восторге стучит костылями,

Видя, как ангел спустился на кровлю.

Быстро схватил я, быстро помчался,

Вот прибежал, задыхаясь, и руку

Вот протянул - вот лежит на ладони

(Чувствую я его тонкою кожей,

Чувствую бледною потной ладонью).

Что означает потерянный знак?

И почему он так долго таился

В сонной траве, средь печального зноя?

Что он имеет, что он содержит

В кротком, надменном, суровом молчанье?

Что заключается в этих пределах?

Что говорит он мысли и небу,

И отражениям фейерверков

(Часто, должно быть, будили его,

В пруд погружаясь за мрачной оградой)?

Что схоронил он для зоркого глаза

И для ума, искушенного в книгах?

Есть ли в нем смех золотой и злорадный,

Тонкий, витой и шуршащий змеею?

Есть ли в нем вести из мира умерших,

Взмахи их ручек, маханье платков?

Есть ли поклоны от дяди и тети?

Есть ли хвала изучающим играм

Созданным для многострунного мозга?

Есть ли о будущем бледном и темном

Сеть предреканий? Или на завтра

Точный прогноз изнуренной погоды?

Милый мой мальчик, дитя молодое, -

В глазках дрожат полупьяные блики,

Он прибежал и стоит еле-еле:

Тучное тельце на тоненьких ножках

С мелко дрожащей протянутой дланью -

Милый мой мальчик, дитя молодое,

Знак этот древний вещает о малом,

Но многостранен пророческий глас.

Малое то разбредется повсюду,

Будет на кровлях, будет в подвалах,

Будет с небес опадать словно гром…

Все, что содержится в скорченном теле,

В точных и диких затеях, что держишь

Ты на дрожащей и потной ладони,

Все это, я бы сказал, означает

"Ключ ко всему". Отворенье пределам

Замкнутым, запертым ныне - от века,

От сотворения этого мира,

Что мы так нежно и трепетно любим

Вместе с лужайками, с прудом, с аллеей

И с чаепитьем на светлой террасе…

Да, от начала многие двери

Были закрыты и заперты крепко

Но - говорит сей ветшающий знак -

(Шепот его ты услышал случайно

В полдень, сегодня, среди крапивы

И сорняков возле дальней ограды),

Что ослабеют по предначертаньям

Мощные стены, замки и препоны,

Все разрешится, что замкнуто было.

Ветхие тайны, шурша, развернутся

Над площадями, как свитки истлевшей

Золототканой узорной парчи,

Над поездами, идущими к югу

(Там веселы размягченные люди,

Хлопают пробки, музыка льется,

И ожидания теплых курортов

В тучных телах поселяют отвагу).

Вдруг обнажатся изнанки предметов,