Диета старика - [18]

10

- Все же я не могу понять этого, Вольф! Ты же способный естествоиспытатель, ты так долго занимался химией… Нет, постой, не перебивай меня, я знаю, что ты хочешь сказать - что, занимаясь той профессией, которую ты себе избрал, ты, в известном смысле, останешься естествоиспытателем. Не спорю… Пойми меня правильно: ты с детства был так серьезен, так вдумчив, вечерами ты всегда сидел над книгами в зеленоватом свете своей настольной лампы. Иногда я украдкой подходил к двери твоей комнаты и смотрел на тебя сквозь узорчатое стекло. Твой выпуклый лоб почти соприкасался с раскаленным колпаком лампы, в стеклах очков плавали сияющие пятна, и твои вывернутые веки казались опаленными ярким солнцем, твои сильные плечи склонялись, как будто под гнетом знаний о мире - тех, что некогда ускользнули от меня.

Ты любил заниматься спортом, Вольф. Ты ходил на футбольное поле в старом сосновом лесу, где я иногда поджидал тебя на рассохшейся скамейке, предаваясь размышлениям среди хвои, тумана и комаров. Я рассеянно мечтал о том (должно быть, только потому, что под рукой у меня не было других, более увлекательных грез), как ты совершишь научное открытие и наше родовое имя будет навеки связано с каким-нибудь еще неизвестным элементом, с неизведанным типом реакции, с закономерностью. Неужели ты утратил способность охватывать целое, и всякая вещь в твоем взгляде распадается сама собой, крошась на частицы?

Разговор происходил вскоре после мрачного случая с рукой и сердцем.

Вольф, после некоторой паузы, ответил мне:

- Отец, трудно объяснить то, что слишком уж нуждается в объяснениях. По мне - лучше бы промолчать. Дело мое не имеет ничего общего с по-. знанием - я отказался от познания и от науки. Возможно, я не заслужил их. Или они не заслужили меня. Научное познание желает влиять на будущее, я же предпочел простую сосредоточенность на том, что не имеет продолжения, - на безнадежном. Я всегда был слишком застенчив, мучительно застенчив, а из застенчивости и мук рождается застенок, где мне и место. Порою говорят: заплечных дел мастер. Я не считаю себя мастером. Я тень, которая немного дает о себе знать. Изнанка, лишь слегка проступающая сквозь фасад.

- Все это, Вольф, пустые слова, - раздраженно прервал я его.

- Хочу сказать только, что я не жестокий, - угрюмо промолвил Вольф.

- О нашей работе столько легенд. Они наивны. Редко мне приходится лишать жизни или причинять боль. Меня вызывают внезапными звонками в течение дня и ночи только потому, что мое присутствие успокаивает. В нашей стране, как и в других странах, власть имущие более других заслуживают сострадания: человек пятнадцать истерзанных стариков, похожих на растоптанные куски льда. Кто, кроме меня, способен пожалеть их? Для них было бы лучше, чтобы с ними расправились в одночасье. Но народа нет, есть публика. И она предпочитает исподволь издеваться над ними, потерявшими остатки чувствительности. Чтобы продлить издевательство, бразды правления не изымают из их сморщенных, веснушчатых рук. И только я могу изредка отомстить за стариков - расчленить расчле-нителя, заговорить заговорщика.

- Честно говоря, с недоумением слушаю тебя, сынок. Сколько живу, никогда не думал о власть имущих. Мы - вольный род, которому нет дела до каких-то там правителей.

- В нашем вольном роду, как я слышал, было немало извращенцев. Вам было бы проще думать, что я садист. Ну что ж, думайте так. Хотя я вовсе не садист, разве только понимать под этим словом бесконечную скуку и бесконечную ответственность. Мне вот не могут простить, что я расчленил директора театра. Но он был преступник. Все его анекдоты о подстроенных и в то же время случайных убийствах, которые мы принимали за светскую мифологию, на самом деле содержали в себе скрытое зерно - в искаженной и пошлой форме он щеголял перед нами своими собственными преступлениями. Свои злодеяния он переодевал и раскрашивал, придавая им вид заведомо искусственный, вид ярмарочных паяцев. И такой человек мог стать мужем Китти! Теперь о судьбе девчонки можно не беспокоиться - она будет женой герцога. Герцог живет, руководствуясь правилом: "Все существующее смывается горькими слезами". Слезы никогда не бывают неуместными, ведь мы обитаем в Юдоли Слез. Слезы - я мог бы рассказать об их химическом составе…

- В другой раз. Ума не приложу, как тебе вообще пришла в голову мысль заняться таким ремеслом. Может быть, какие-нибудь книги на тебя повлияли?

- Конечно, я изучил целый ряд книг. "Пытки и орудия пыток от древности идо наших дней", "Техника наказания", "Психологические аспекты смертной казни", "Медик и священник: последний час жизни осужденного перед казнью", "Эволюция телесных наказаний в Китае", "Допрос и дознание", "Расстрел", "Использование психотропных препаратов при допросе", "Гении пристрастного допроса: традиции и индивидуальность", "Безболезненные пытки", "Казнь унизительная и казнь возвышенная", "Зрелищные аспекты публичной казни", "Огонь и вода как средства издевательства над телом и душой", "Железный чулок", "Дневники палача-краснодеревщика", "Колодки", "Ужас и He-Ужас", "Крест, Петля и Яма", "Электричество против лжи", "Детектор лжи и другие Машины поиска истины", "Завтра меня не будет", "Гильотина", "Гильотина и Революция", "Яды", "Этика пристрастия".