Диета старика - [113]

Что в сумерках до гибели, до боли

Цветочных ароматов насосались…

Заслушались мы все, и тишь стояла.

Одни глядели в небо потрясенно,

Другие прятали глаза, украдкой

В платок вбирая терпкую слезу.

А третьи гулко, медленно вздыхали…

Всех взволновало крепко, до корней.

Ах, Вена, Вена, как ты нашалила!

Проказница, капризница, красотка,

Болтунья, непоседа, истеричка!

Соседка-сплетница, безумная наседка,

Ты из пятнистых экзотических яиц

Выводишь Штраусов - больших, аляповатых.

В тебе колдует Фрейд - серьезный призрак,

Угрюмый, лысый, с белою бородкой.

Он твой Амур на гипсовых крылах,

В тебе лепные изыски и зелень…

Ах, Вена милая, артерия больная,

Зачем ты изменила, ну, скажи?

Ну почему ты не досталась нам?!

Ведь мы тебя с оружием в руках

У Гитлера проклятого отбили!

Фронтовики тихонько завздыхали.

"Не удержали Вену. Отступили,

Врагу оставили. А как бы мы ее

В объятьях русских бережно качали!

Мы холили, лелеяли б ее!

Мы Моцартом ее бы умилялись

И с деревянной ложечки кормили,

Как малого ребенка…" "Ничего!

Не вечно ей в плену у них томиться!

Придет, придет освобожденья час!

Мы разобьем оковы, рухнут цепи,

И грубой мускулистою рукою

Мы защитим заплаканное чадо

В сецессионных тонких кружевах…"

На ветхие верандные ступени

Из дома Марков вышел. Он держал

Обычный шприц с блестящею иглою.

"Ну, Валерьян Андреевич, пойдемте.

Уже готово все. Бодрей, бодрей!

Не маленький уже! Закончим - выпьем

И шашлычком закусим. Хорошо

На свежем воздухе у костерка под вечер!

Прилягте здесь. Тихонько. Так, прекрасно.

А ты клеенку подстели. Подвинь-ка

Поближе тазик. Ближе, ближе!

А то диван весь кровью пропитает…"

Мой голос прозвучал как чужестранец,

Как бы не мой, как бы какой-то детский:

"Вот так, под Штрауса, ее мне и отрежут?"

"Ну а чего? Нам Штраус не помеха.

Пускай играет - музыка какая!

Какой ведь виртуоз! Не то что нынче.

Да ты чего, чудак, заиндевел?

Сейчас уколемся - заснешь себе спокойно,

А мы тут поработаем немного…

Скажи спасибо - взяли на себя.

А то ведь сам бы резал. Представляешь?

Ее ведь эдак с ходу не возьмешь.

Не палец, знать. Топор здесь ненадежен.

А тут вот, у Чаковского, есть штучка

(Расул тебе ее сейчас покажет).

Ага, вот видишь - техника какая!

Для рубки мяса, вроде гильотинки,

Конечно иностранная. Но к делу!

Давай, брат, руку. Засучи рубашку

И брюки подверни. Вот здесь, на левой.

Ну, а сейчас укольчик небольшой,

Протрем одеколончиком. Как пахнет!

Немного жжется? Ничего, зато

Микробы юркие под кожу не проникнут…

Теперь закрыть глаза, расслабиться, забыться

И спатеньки!"

Все тихо затуманилось, поплыло.

Снотворный мягкий змей, не торопясь,

По крови расползался. Я хотел…

Я что-то, кажется, сказать еще пытался,

Но вдруг увидел, что уже уснул.

Мне снилось, что я вновь в родной деревне,

В полупустой натопленной избе,

И будто бы вернулся я с охоты.

Я весь в грязи, с меня свисают клочья

Свалявшихся болотных, прелых трав,

На поясе висит тяжелый заяц,

И медленно и мерно каплет кровь

С него на светлый, выскобленный пол.

Вдруг бабушка вошла. "Не ждали, внучек.

Давно не приходил. А лет небось немало

Прошло". Прозрачный бледный взгляд

Смотрел в меня спокойно, неподвижно.

"Помыться бы", - с трудом я прошептал.

"Помыться можно. Здесь вот, в чугунке,

Я щи поставила. Не хочешь прямо в щах

Помыться?" - бабушка как будто усмехнулась.

"В каких, бля, щах?!" - вдруг вырвался истошный,

Нечеловеческий, поганый, сиплый вопль,

И передернуло меня. Я понял,

Что бабушка давно сошла с ума,

Живя здесь на отшибе, в одинокой

Заброшенной избушке. "А вот в этих", -

Она иссохшим пальцем указала

На чугунок большой с каким-то супом.

"Ты зайчика на лавку положи,

А сам, в одежде прямо, полезай -

Уместишься как раз". Я почему-то

Послушался - и в жижу погрузился.

И правда, поместился хорошо.

Щи были теплые, болотцем отдавали,

В них плавала какая-то трава,

Куски земли, комки неясной глины,

И мягкий пар неспешно поднимался.

Сначала было хорошо, умиротворенно,

Но вдруг, я вижу, - щи-то закипают

И тело под одеждой жгут все строже.

Все яростней… "Да что ж это такое!"

Я закричал, забился - пар плотнее

Вокруг меня. Я вижу лишь оконце

Все кривоватое - совсем заиндевело,

Покрыто все блестящим тонким льдом.

Узор мерцающий - похожий чем-то

На выпитый до дна стакан кефира

С разводами на тоненьком стекле.

Не помню… вот, недавно, только что…

Совсем-совсем сейчас его оставил

Я на столе в писательской столовой…

Когда же? Неужели так давно?

Ах, много лет назад. Ну что же, понимаю.

Почти вся жизнь прошла,

И вот теперь вернулся

В места забытые младенческой зари,

В края родимые, в далекую деревню,

Да только незадача вот - послушал

Безумную старуху и полез

Зачем-то мыться в щах. Как горько

Так глупо, по случайности, погибнуть.

Как только это все могло случиться?

Я, кажется, подумал - в этом есть,

Должно быть, неиспытанное что-то…

Но промахнулся - и попал в капкан!

Вот так вот, трепеща, жизнь исчезает,

Уже исчезло все - и только то оконце

Еще мне светит ледянистым светом,

Последним лучиком и изморозью нежной…

Вдруг что-то в нем слегка зашевелилось.

Я пригляделся, вспыхнула надежда,

И голова безумно закружилась.

О, неужели это… Быть не может!

О, Господи! Да, да, там проступает

Рукав со складками, картуз, плечо,

Улыбка, локоть, тень от козырька