— Что, беглец, попался?! — злорадно воскликнул Федька.
Пойманный сделал попытку вырваться, а когда его схватили крепче, он как дикий зверёк вцепился зубами в руку Носовика.
— Ах, ты, паршивый щенок, кусаться?!. - вскрикнул от боли подмастерье и, схватив Осафку за ухо, скомандовал. — Руки по швам! Скорым шагом марш!
Сопротивление было бесполезно. Осафка сознал это и покорно побрёл, конвоируемый товарищами. Восторгу Федьки от удачной поимки не было границ. Он гоготал и издевался над пойманным. Когда его привели в мастерскую, Федька подробно рассказал всю историю поимки, хвастаясь своими сыщическими способностями. Добродушный в сущности Никита Гаврилыч решил, наконец, для вразумления мальчонки, посечь его. Федька с готовностью бросился отыскивать лучший шпандырь и, подавая его хозяину, прибавил:
— Сыромятный-с!
Завидя ремень, Осафка мгновенно побледнел, сверкнул глазами и неистово заорал. В этом диком, ужасном крике вылились все долго сдерживаемые злоба и страдания мальчика. Хлестнув два раза, хозяин остановился и с изумлением смотрел на извивавшегося в корчах с пеной у рта Осафку. На крик прибежала сверху испуганная Арина Тимофеевна.
— Что у вас тут режут, что ли? — спросила она и обратилась к мужу, поняв в чём дело. — Говорила я тебе, Гаврилыч, что не будет толку из этого мальчишки, так оно и вышло. Чего его бить-то? С ним ещё греха наживёшь… Ишь, как орёт, — напротив слышно!
— Я и хлестнул-то его легонько два раза, а он как под ножом зевает!..
Видя, что его больше не трогают, Осафка понемногу унялся и успокоился. Хозяева потолковали между собой и порешили написать в деревню привёзшему его вторично к ним Илье Семёнычу, что мальчишка к сапожному ремеслу неспособен, и что бы кто-нибудь приехал устроить его как-нибудь иначе.
Два дня Осафка был угрюм и мрачен, не говоря ни с кем ни слова, а на третий опять исчез. Узнавшие об этом хозяева отнеслись к случившемуся спокойно, рассуждая:
— Бог с ним, ушёл — и слава Тебе, Господи! Видно, как волка ни корми, он всё в лес глядит.
Один только Федька, создавший себе из Осафки личного своего врага, зорко вглядывался в каждого проходившего мальчишку, лелея надежду накрыть Осафку как в прошлый раз.
Дней через пять по исчезновении Осафки, когда о нём почти уже совсем забыли, вечером, во время ужина, мимо мастерской проскакали пожарные. Носовик, понятно, бросил ужин и, не найдя второпях шапки, выбежал на улицу с лохматой головой и стремительно вскочил на последнюю телегу с баграми. На одной из ближайших улиц к Волге горела старая баня, находившаяся в большом заброшенном саду, позади каменного двухэтажного дома. Так как баня эта за ветхостью уже несколько лет не топилась, то домовладелец и недоумевал о причине пожара. Когда пожарные приехали, сухие стены и крыша бани пылали как костёр из лесного валежника, с шумом и треском. Никто особенно не старался о спасении ненужного здания. Вдруг, какой-то неясный крик раздался оттуда. Все насторожились. Крик повторился. Было уже несомненно, что кричит кто-то в бане. Начали усиленно направлять на неё струи воды и разбирать брёвна, но войти в неё никто не решался. Ещё несколько минут — и баня рухнула. Окончательно потушив огонь, стали отыскивать, кто мог кричать в ней, и, наконец, из-под обломков около печки вытащили обгоревший труп мальчика. Протискавшийся Носовик по нетронутому огнём лицу узнал в нём Осафку.
Бежав от сапожника, видимо, наученный первыми неудачами, Осафка, из опасения погони, решился несколько дней переждать, пока о нём забудут, и поселился в выисканной заброшенной бане. По найденным в банном котле обуглившимся картошкам можно было безошибочно заключить, что Осафка варил себе ужин, накопав картофель в соседнем огороде. Утомившись за день, он мог заснуть после ужина. Печка ли худая была причиной пожара, или выпавшая на гнилой пол горящая головня, — никто этого не доискивался… Да и сам Осафка наверное бы сказал: «нестоящее дело!..»
1903
