Небольшой «управительский» домик Николая Семёновича переполнен гостями. Приезжай ещё хоть один человек, даже будь он исправник, места не нашлось бы. В зале, в столовой, в кабинете — везде были гости. Табачный дым стоял коромыслом по всем комнатам. Говор и смех сливались в один несмолкаемый гул. Двое-трое из ближайших соседей приехали с ребятишками, которые вместе с хозяйскими детьми своим криком и беготнёй ещё более увеличивали суматоху. Николай Семёнович с хозяйской предупредительностью и поспешностью перебегал из комнаты в комнату, перекидываясь с гостями словечком и усиленно упрашивая понаведываться почаще в столовую, где была накрыта предобеденная закуска. Нужды, впрочем, особенной в этих приглашениях не было. Гости не церемонились, и некоторые успели уже заложить как следует.
— Эх, Анатолий Михайлыч, друг мой сердечный!.. — слышалось откуда-то из угла, окутанного облаком табачного дыма. — Да мыслимо ли нынче мужика штрафовать за всякую малость? Да что ты возьмёшь с него? Был у меня такой случай…
— Гуманность, гуманность! — злорадно взывает другой голос. — Что вы мне жалкие слова-то говорите? Что вы мне писателей-то своих в нос суёте? Я сам вырос в деревне, сам получше писателей ваших мужика знаю!..
— Кругленькое хозяйство, миленькое, очень миленькое!.. — тихим ручейком журчит чей-то мягкий, сладенький голос. — И лесок есть, и прудок с рыбкой, и лужки травянистые, а про землицу и говорить нечего: чернозём первого сорта! Местами есть даже совсем нетронутая, ковыльком поросла… Ну, меленка тоже небольшая, а всё же, как хотите, доходец даёт… Ничего, ничего, пристроили, слава Богу!.. Зачем гневить Господа?..
Николай Семёнович торжествует. Именины его удались как следует. Особенного оживления, правда, нет, но и скучающих не видно. Зинаида Васильевна ежеминутно прибегает из кухни, где она зорко следит за пирогом, и поддерживает разговор между дамами.
— Присядьте хоть на минуточку, — обращается к хозяину один из гостей, помещик в высоких сапогах, вышитой рубашке и поддёвке. — Захлопотался совсем! Ведь мы с вами и не поговорили как следует… Ну, ну, присядьте да рассказывайте, как делишки…
— Пожаловаться не могу, Павел Петрович, — ответил хозяин, садясь рядом с гостем. — Работаем, работаем много, но зато и результаты есть: имение поднимается и делается доходным. Вы слышали, какие у меня нынче яровые-то были? Везде хоть шаром покати, а у нас одна прелесть!.. Ну-с, потом относительно скотоводства… Предшественник мой ни уха, ни рыла не смыслил в этой отрасли хозяйства, а я с первых же шагов обратил на него должное внимание, и посмотрите вы, какие у нас теперь овцы…
— Слышал, слышал! — воскликнул Павел Петрович. — Вы мне потом покажите; вы знаете, я тоже, ведь, неравнодушен к овечкам!.. Ну, а ваш генерал как?
— Что мне генерал?! Я сам себе генерал! — рассмеялся Николай Семёнович.
— Однако?
— Да что!.. Понятно, торжествует! Благодарственные письма мне пишет, в нежных чувствах ко мне изливается… Портрет даже прислал свой!.. Не видали у меня в кабинете? Как же! В полной амуниции, со всеми орденами, в ленте… Э-э, да что мне генерал, Павел Петрович? Что он смыслит в хозяйстве? А если бы даже и смыслил? Что мне? Совесть моя чиста: пожалуйте, милости просим!.. Да он никогда и не заглянет сюда, — помещения соответствующего нет, а он, знаете, какая шишка!.. У него в Петербурге такой отель, что диво!.. Вы, конечно, Павел Петрович, с ночёвкой к нам?
— Не знаю, право… Вот, как жена…
— Чего, там, не знаю? Какие глупости! Разве я отпущу вас? Вы, кажется, самый дальний из всех соседей?
— Николай Семёнович, где ты, послушай?! — раздался голос, злорадно толковавший о гуманности. — Разреши-ка наш спор: я говорю, что генерал твой — тайный советник, а Иван Иваныч утверждает, что действительный статский?
— Вот нашли о чём спорить! — засмеялся Николай Семёнович. — Я и сам хорошенько не знаю, ей-Богу, не знаю!..
— Ну, братец, это стыдно! Как же это не знать такой важной вещи о своём патроне?
— Да на кой мне шут знать это?
— Ах, ты, масон этакий!.. Услыхал бы это сам генерал!.. Задал бы он тебе!..
— Ужасно редкость какая! Скажите! — обиделся немного Николай Семёнович. — Ты знаешь, что я не больно-то робкого десятка… Ты вот что лучше скажи: ночевать останешься?
— Понятное дело… Нет, подожди, Николай Семёныч!.. Всё-таки я желал бы поглядеть на тебя при генерале… Больно уж ты храбрый! Ха-ха-ха!
— Отвяжись, пожалуйста!
Закусочный стол с каждой минутой принимал всё более беспорядочный и разрушающийся вид. Вместе с тем росло оживление. Наконец, подали обед. Шумно и весело гости уселись за стол. Именинный пирог вышел на славу. Восторги и удивления мастерству хозяйки сыпались со всех сторон. Зинаида Васильевна сияла от удовольствия и неустанно пополняла освобождавшиеся тарелки гостей. Тост следовал за тостом. Вино лилось рекой. Невообразимый гам стоял в столовой. У всех развязались языки, каждому хотелось быть интереснее другого, и потому каждый старался перекричать другого. Голова Николая Семёновича сильно кружилась, все лица гостей смешались и перепутались; он ежеминутно обращался не к тому, к кому хотел, над ним смеялись, он сам смеялся, на душе у него было легко и весело.
