Диармайд. Зимняя сказка - [42]

Эта целительница пришла на Курсы в один из первых наборов. К тому времени она имела двух сыновей старше шести лет, и тех родила довольно поздно, так что ее взяли без затруднений и помогли раскрыть немалые способности. Сперва учиться ей было тяжеловато, потом дело пошло на лад, и при выпуске она уже считалась одной из лучших. Пройдя первое посвящение, она получила имя Эмер и какое-то время занималась целительством как ремеслом. Потом было у нее несколько необычных, тяжелых случаев, с которыми она успешно справилась, и лишь после того выяснилось, что на самом деле она хочет вернуться на Курсы, но уже преподавательницей.

Кто-то наверху замолвил за нее словечко, она вернулась. Вскоре ее мастерство стало таково, что зашла речь и о втором посвящении. Эмер была принята на равных в высшем слое Курсов, среди целителей третьего посвящения и тех, о ком знали очень мало, но догадывались, что они-то и определяют судьбу Курсов и их выпускников.

Все шло к тому, что Эмер получит третье посвящение и займет какой-то из руководящих постов, а может, будет призвана для тайных дел, для настоящих, а не театрализованных, как Йул в пансионате, обрядов. Ей тогда было около сорока пяти лет.

И вдруг она пропала.

Крестницы отыскали ее и спросили, что это значит, почему она не ведет группу новеньких, почему не зовет на помощь и сама не откликается на просьбы о помощи.

– Я сказала «довольно», – таков был ответ.

– Навсегда? – спросили ошарашенные крестницы.

– На ближайшие несколько лет, – ответила Эмер. – Я поняла, что меня больше нет – а есть мой разум и моя воля, как бы сами по себе, способные понимать болезнь и заглядывать в будущее. Я не хочу потерять себя.

Она повела крестниц в сад, где показала им цветы, деревья, грядки, большого пса, кошку с котятами, птичьи кормушки на ветвях.

– Вечером приедут из города дети, которых я буду кормить ужином. Старший скоро женится, и я хочу, чтобы они с женой жили здесь, хочу, чтобы в этом доме были маленькие.

– Не рано ли ты вздумала стать бабушкой и вязать внукам носки, крестненькая? – спросили ее.

– У меня есть друг, – ответила она. – Так что молодость кончится еще не скоро. Я долго смотрела на него свысока, пока не поняла, что еще немного – и я перестану быть женщиной. Он тоже скоро переедет сюда. Я буду любить своего мужчину, своих детей, свои цветы, своих животных и птиц и, может быть, я все-таки останусь женщиной. Но для этого мне придется на время бросить Курсы.

Крестницы (обе – сравнительно молодые, бездетные, незамужние, имеющие такую личную жизнь, какая их в общем-то устраивала) вернулись и объяснили решение Эмер на свой лад. Какие глупости они сочинили – неважно, важно, что Эмер, узнав про себя эти новости, не возражала. А лет пять спустя она действительно вернулась. И очень скоро заново завоевала утраченные позиции, причем, кажется, без избыточного напряжения сил. Правда, от третьего посвящения отказалась раз и навсегда.

Она стала другой, ее длинные волосы были прошиты откровенной сединой, и она не пыталась скрыть возраст, не пыталась гоняться за красотой молодости, а честно несла по жизни эту седину, заплетенную в косу и уложенную на затылке сползающим на шею узлом.

Одной из крестниц, кстати говоря, как раз и была Дара. Когда крестная вернулась, положенной им тесной связи и близости уже не получилось. Дара и сама получила второе посвящение.

А вот теперь она задумалась – Эмер была в том же положении, так же болезненно ощутила бегство любви из своей жизни, но она собралась с силами и удержала любовь, наверно, в последний миг. Правда, с тем другом, о котором рассказала крестницам, она не осталась, но появился иной мужчина – и тот уже, похоже, навсегда.

А на Курсах, когда новенькие спрашивали, что это за пожилая дама, им отвечали:

– Это Эмер, вовремя сказавшая «довольно».

Вот к ней-то и собралась Дара.

Она приехала в город, где была несколько раз и потому неплохо ориентировалась. Она взяла такси и по лесной дороге, совершенно сказочной (заснеженные елки по обе стороны белого пути!) приехала в поселок, нашла улицу и дом.

Дом этот стоял на немалом участке, и задняя калитка наверняка имела выход к лесу. Он производил впечатление очень благополучного дома. Дара просунула руку, открыла щеколду калитки и была облаяна большим черным псом. К ней тут же поспешил пожилой мужчина в простой куртке и с топором. Дара отвлекла его от заготовки дров для печки или камина.

– Хозяйка дома? – спросила она.

– Дома, а как ей доложить?

– Скажите – крестница приехала.

Мужчина достал из кармала сотовый телефон и, назвав Эмер Анечкой, сказал про крестницу и получил указания. Потом он довел Дару до крыльца и вернулся к дровам.

Крестная ждала в холле, закутанная в красивую ажурную шаль.

– Ну, входи, – сказала Эмер.

Дара вошла и остолбенела.

Эмер жила в просторном и красивом доме – но тут сверху гремела музыка, внизу завывала электродрель, посередке галдели дети, взвизгивая страшными голосами.

– Я к тебе с поклоном, – и Дара действительно поклонилась.

– Хорошо. Идем.

Эмер провела ее через совершенно разгромленную комнату (малыши от трех до семи лет, а сколько – не понять, поснимали с диванов и кресел большие поролоновые подушки и валики, перевернули стулья, построили дом, а теперь, очевидно, делили жилплощадь), вывела в коридор, оттуда – на витую лестницу, и поднялись они до третьего этажа, где вроде было чуть потише.