Диармайд. Зимняя сказка - [104]

Сана ахнула – тело Дары изогнулось над креслом, грудью и животом – вверх, затрепетало, потом же стало опадать, стекать на пол.

– А потом? – прозвучал ее сдавленный голос.

– Я была возничим на его колеснице! – воскликнула старуха Буи. – Он брал меня с собой, когда был совсем юным, и когда возмужал, и когда зрелость его достигла предела! Но я не хотела видеть его старость! Да, я – сида, и старость противна мне!

– Ты поступила честно, матушка Буи, – сказала Дара. – Ты не пошла против своей природы.

– Но я вернулась к нему – и знаешь, как?

– Нетрудно ответить – в ночь накануне его последней битвы. Тебя видели возле лагеря на коне. Ты прискакала верхом, ты пробралась к нему, ты умоляла его уйти с тобой в зеленые холмы, но он отказался. Он не мог бросить своих, правда, матушка Буи?

– Нетрудно ответить – да, не мог.

– И ты пожелала сохранить его вопреки его воле?

– Дар! Дар! Я любила его, но еще больше я любила его удивительный дар! Это нужно было сохранить! Как сохраняют желудь, чтобы из него вырос священный дуб! Мне одной повезло – другие брали и отбрасывали негодное, я взяла сразу того, кто с даром!

– Да не кричи ты, матушка Буи, я прекрасно тебя слышу.

Сана не могла пошевелиться. Дара, лежа на полу, беседовала с незримой сидой, пребывавшей в Другом Мире, не отнимая руки от левого глаза, и это было страшновато. Лицо крестной исказилось, рот пополз вправо, черты затуманились и поплыли, а вслед за лицом стало менять очертания и тело.

Сама Дара, очевидно, этого не сознавала.

– А раз слышишь – то слушай дальше. Я не унесла с собой его семени, это – ложь. Он прогнал меня. Его гордость была равна его дару Слова. Даже я не могла ослушаться, хотя он прогнал меня не древним, нет! Новым, только что сложенным словом он выпроводил меня, и я села на коня, вернулась в свой холм. Я ввела коня в шийн, но расседлывать его не стала. Уже тогда я жила одна, в маленьком тулмене. Я вошла, села на лавку и стала ждать. Когда он кричал на меня, он раскрылся – и я ухватила частицу его дара. Я не знала, что буду делать, но верила, что придет озарение. Оно пришло – прыгнула я за порог, прыгнула на коня, я сжала поводья и мчалась так быстро, как только умела…

– Кровь?

– Кровь! Она дала мне дитя! Вы, люди, так не умеете!

Тут старуха неожиданно бросила в Дару пучком водорослей.

– Действительно, не умеем, – видя, что старая сида буянит, тут же согласилась Дара.

– Ты хитрая, но и я кое-что умею, – старуха встала и протянула к Даре руки. – Думаешь, если он поделился с тобой знанием и силой духа, так ты уже имеешь на него право? Напрасно ты позволила ему говорить с собой! Диармайд – мой! Я столько лет его охраняла! Он – мой любовник, моим и останется! И ты теперь – моя! Он ведь не предупредил тебя, что теперь ты должна быть очень осторожна в Другом Мире? Он ведь ничему не научил тебя? Знаешь, кто ты теперь? Нет, не знаешь!

– Нетрудно ответить, – произнесла Дара. – Ты сделала из него фомора, того, кто пребывает в двух мирах одновременно, и дремотную песню ты пела его духу, и песней спасла его. А он…

– Что бы он ни сделал, он – мой! Да, я спасла его, я пила его кровь, и он – мой. А ты ляжешь сейчас вот здесь, станешь порогом моего дома… Не с ним, не наверху, нет, здесь ты ляжешь…

Дара попятилась и ощутила спиной стену. Старуха надвигалась на нее, и лицо Буи менялось, словно кто-то незримый мял его в ладонях, нечесаные седые волосы встали дыбом, на мгновение сделались огненными и вновь опали, изменив цвет – они налились платиновым блеском и легли расчесанными, слегка волнистыми прядями. Дара захотела выбросить вперед правую руку, чтобы упереться старухе в грудь и не подпустить ее, но руки своей не увидела.

И тогда ей по-настоящему стало страшно, а старая Буи тоненьким, ехидным голоском запела:

– Спи-усни, спи-засыпай,

Угасай,

А я укрою,

Я как тучка над тобою,

В час покоя,

Я не сплю!

Дремотная песнь, силу которой Дара уже поняла, пеленала ее ставшее незримым тело, нужно было воспротивиться, рвануться прочь! Но песня уже не пеленала, а сковывала, словно тело Дары стало сосудом, и в этот сосуд старуха лила холодный, мгновенно застывавший свинец.

– Спи-усни, не бойся сна —

Будь одна,

Доверься мне,

Я с тобой, не вздрогнешь даже,

Я, бессонная, на страже,

Будь одна же

В этом сне!

Дремотная песнь в Другом мире имела, как видно, куда больше власти, чем в Этом, или же она имела больше власти над духом, чем над телом, этого Дара понять пока не могла. Она лишь почувствовала, что уплотнившийся воздух подталкивает ее сзади, словно побуждая откинуться на незримую постель.

– Что? – тихонько спросила Буи. – Не каждый может ходить путем левой руки, правда, милочка? Он научил тебя входить, а вот выйти ты не сумеешь… Спи, спи, спи…

Сейчас лицо склонившейся над Дарой старухи было почти красивым и внушало неслыханное доверие, сочувствие и понимание светились в ее больших зеленых глазах, так похожих на глаза Фердиада…

– Нет… – прошептала Дара. – Не выйдет!…

И забилась, пытаясь вырваться из Другого Мира!

Сана в этот миг уже стояла у двери. Как она там оказалась, да еще с пустой бутылкой в руке, готовая обороняться, – объяснить бы не могла, ужас поднял ее из низкого кресла и заставил пятиться, сперва – не отводя взгляда от крестной, потом – уставившись в потолок, потому что Дара была воистину страшна, мало того, что ее тело под зазеленевшим и ставшим вроде стеклянного халатом вздулось неровными буграми, так еще и прямо на глазах растаяла в воздухе левая нога.