Диалоги - [36]

А л м а с. Неприятностей больше не будет. Работа ведется. Аресты уже начались.

Р о з е н б е р г. Работа ведется… Плохая работа.

А л м а с. Дело в том, господин рейхсминистр, что нужно время. Россия не Европа. В Европе человек дисциплинированный и боязливый, а в России совсем другой.

Р о з е н б е р г. Вы покинули Россию, как и я, после революции. Не кажется ли вам, что за столь долгие годы вы утратили непосредственное ощущение этой страны? Что же касается человека — он таков, каким его делают обстоятельства. За какой-то десяток лет мы поменяли головы миллионам людей, и отныне они живут во власти нашей идеологии. Если идея где-то, пусть даже в одном пункте, проявляет бессилие, значит, не все с ней обстоит идеально? Вы хотите уверить меня в этом?

А л м а с. Я приложу все силы, чтобы уверить…

Р о з е н б е р г. Боюсь, что ваших сил для этого явно недостаточно. Вы свободны.

А л м а с (поднимаясь). Я хотел присутствовать, господин рейхсфюрер, при беседе с Залиловым. Я чувствую, как меняется ко мне отношение… Если позволите?

Р о з е н б е р г. В этом нет необходимости.

Алмас выходит.

Порченные молью люди не могут быть лидерами. Провал эксперимента отчасти объясним тем, что мы не нашли лидеров, которые могли бы возглавить националистические движения.

О л ь ц ш а. Большинство из них, к сожалению, отличается изощренной хитростью, безграничным тщеславием, но не проницательностью и умом.

Р о з е н б е р г (раздраженно). Последними качествами должны обладать и мы с вами, дорогой Райнер! (После паузы.) Сегодня после первых лет натиска мир в некоем равновесии сил. Больше того, кривая успеха порой идет даже на убыль… Я знакомился со стихами, которые вы мне доставили, с желанием всецело познать умонастроения враждебной стороны. С желанием понять природу противостоящей идеи! Хочется совершенства, Райнер. Я страдаю от несовершенства этого мира! (Беря в руки фотокопию стихов и бросив на стол.) Подобно Иксиону, прикованному Зевсом к вращающемуся колесу, мы заперты в вечном круговороте действий. Но колесо уже не катится, не идет. При всех колебаниях и иногда кажущихся положительных отклонениях оно неизменно оказывается в той же точке, из которой стремилось уйти. Я убежден, если идея где-то, пусть даже в одном пункте, проявляет бессилие, значит, возможно поражение и больших масштабов. (Постукивая пальцем по листочкам со стихами.) Вот что означают стихи этого человека, находившегося под вашим наблюдением, дорогой Райнер. (Нажимает кнопку звонка.)

Входит  п о м о щ н и к.

Залилова.

Помощник выходит. Появляется  Д ж а л и л ь.

Прошу вас. Садитесь.

Д ж а л и л ь. Парадоксально. Когда меня повезли в Берлин, я не мог предположить, что этим обязан вам.

Р о з е н б е р г. Почему же? Мы с вами почти соотечественники. Правда, вы татарин, а я из прибалтийских немцев. Но мы оба из России. (Улыбаясь.) И к тому же коллеги. Вы закончили курс в Московском университете по гуманитарному отделению, а я отбыл таковой же в этом университете.

Д ж а л и л ь. Не знал таких подробностей. Они меня очень трогают, господин министр.

Р о з е н б е р г. Как государственному деятелю, отвечающему за политику на оккупированных территориях, мне приходится размышлять над рядом проблем. Как вы думаете, должна ли оккупация определяться лишь чисто военными и экономическими нуждами? Или же ее пределы должны включать в себя также и закладку политического фундамента для будущей организации данных территорий?

Д ж а л и л ь. Вы хотите обсудить этот вопрос со мной?

Р о з е н б е р г. Вся проблема СССР, если иметь в виду обширные пространства, анархический от природы склад характера народов, населяющих страну, и трудности управления, возникающие из одного этого, а также условия, созданные большевизмом, которые являются совершенно отличными от условий жизни и быта Западной Европы, требует совершенно иного подхода к ней.

Д ж а л и л ь. Такой реализм мышления вам нужно было иметь перед началом войны.

Р о з е н б е р г. У вас едкий ум. С вами приятно беседовать. К вопросу о парадоксах! Я представитель режима, ведущего ныне свою решающую операцию, но, как ни странно, врагов рейха лицом к лицу я вижу чрезвычайно редко.

Д ж а л и л ь. Простите, вы оговорились. Вы причислили меня к стану врагов.

Р о з е н б е р г (словно не услышав). И поэтому я решил наконец доставить себе это удовольствие. (Помолчав.) Нам с господином Ольцша все известно о вашей подпольной деятельности. Сейчас, когда мы беседуем с вами, всех ваших единомышленников уже допрашивают в гестапо.

Молчание. Для Джалиля это сообщение — новость, удар. Его лицо остается спокойным, не шевелится ни один мускул, и только мгновенно пересыхают губы, отрешенным делается взгляд.

(Продолжая.) Естественно, что вместе с вашими товарищами вы будете приговорены имперским судом за свои антигерманские действия к смертной казни. Но есть один вариант. Вы лично можете избежать данного приговора. Мы лишаем всякой правовой защиты врагов рейха, но еще Макиавелли сказал, что большому политику не следует становиться рабом собственного слова. Я готов подтвердить истинность и этого парадокса.