Диалоги - [28]

В с е (чуть вразнобой). Хайль!

У н т е р - о ф и ц е р. Проверка документов, господа.

Д ж а л и л ь. К вашим услугам! Пожалуйста! (Наливает бокал вина.) Не подкрепитесь, господин унтер-офицер?

У н т е р - о ф и ц е р (просматривая аусвайс у Баттала). Нельзя. Служба.

Д ж а л и л ь (подавая свои документы). И это верно, что служба.

У н т е р - о ф и ц е р (возвращая документы Курмашу). Все в порядке, господа. Можете продолжать.

Патруль щелкает каблуками, уходит. Дверь закрыта.

К у р м а ш. Где гарантия, что это обычная проверка?

Снова стук в дверь, но уже почтительный… К е л ь н е р.

К е л ь н е р. Господа что-нибудь желают?

Д ж а л и л ь. Господа желают, чтобы их оставили в покое!

Кельнер исчезает. Долгое молчание.

В партии, которую мы сейчас разыгрываем, нужен резкий и неожиданный ход. День «X» — не четырнадцатого августа, а двадцатого. С этой датой мы сами должны выйти на абвер. Я хочу выйти на Ольцша… Сейчас нужна жертва фигуры.

К у р м а ш (вскочив). Ты не должен. Это не твоя работа! Я — против!

Б а т т а л. Лучше мне! Не на Ольцша, конечно. Не мой уровень. На Хелле.

Молчание.

(Закрыв глаза.) Как только потом отмываться?

К у р м а ш. Отмываться? Мы все смертники. Смерть нас отмоет добела.

Б а т т а л. Стать агентом — это работать на них.

К у р м а ш. Конечно. Симуляция здесь не пройдет.

Д ж а л и л ь. Да, лучше тебе. (После паузы.) А сможешь?

Б а т т а л. С моей наивной физиономией, наверное, можно выпутаться?

К у р м а ш (Джалилю). Я — за этот ход. Но — не ты. Не забывай, помимо всего прочего, ты поэт. Кроме того, и в чисто организационном плане… И я не могу. На нас — организационная сторона. Только Баттал! (Батталу.) Ты должен спровоцировать, и причем немедленно, свой собственный арест. В открытую заводи разговоры в легионе о дне «X». В открытую поноси всё и вся. Весть о двадцатом, не о четырнадцатом, а о двадцатом августа ты должен принести Хелле в своих зубах! И вот после того, как тебе выбьют зубы, после угроз и пыток ты признаешься и дашь, выдашь ему эту дату. Если в абвере потребуют стать их агентом, ты должен дать и такое согласие. Но ты должен пойти на это сознательно. Если только видишь в себе силы. Здесь никто не может заставить. Потому что все это уже за гранью человеческого.

Б а т т а л. Я понимаю.

Молчание.

Д ж а л и л ь. Тогда слушай внимательно. Досье на нас у Хелле наверняка есть. Поэтому в общем плане говорить о нас ты, по-моему, можешь.

К у р м а ш. Обязательно!

Д ж а л и л ь. Деталей можешь не знать — не твой участок работы. Твое дело — пропаганда, листовки. Но попутно, попутно ты должен убедить Хелле… Понимаешь, убедить! Сорвался, стал в открытую все нести, потому что нервы не выдержали! Плети все, что угодно… Что подпольные организации созданы во всех лагерях. Что есть связь с немецким подпольем, польским Сопротивлением, нашими разведорганами. Пусть у них возникнет аппетит. Наш единственный ход в игре — разжечь этот аппетит! Чтобы они не торопились нас глотать до четырнадцатого!

Б а т т а л (усмехаясь). Все-таки сны сбываются. Сегодня видел тошнотворное что-то. Как будто меня вешали и все не могли повесить.

Молчание.

Д ж а л и л ь. Когда я приезжаю в лагеря, бывает такое чувство, что перед тобой плесень. Нечто вроде трухлявых грибов. Тусклые, пустые глаза. И в легионе. Самое страшное — глаза людей, поддавшихся разложению… Немцы ставят под ружье целые соединения. Некоторые сломались из-за страха. Другие потому, что бросили кость их национальному эгоизму. Даже школа мулл есть! Школы пропагандистов, открыли дома отдыха для легионеров, в крепкие крестьянские хозяйства возят, в публичные дома коллективные экскурсии. Это ведь все обработка!.. Этот позор нужно обратить в славу. Чтобы ни одна сволочь в мире не могла никогда сказать, что с человеком можно сделать все, что угодно. Врешь, не сделаешь! Для этого ты, Баттал, и должен идти в пасть к ним. Чтобы они поперхнулись! Чтобы мы застряли в их горле, как кость! Чтобы мы разодрали это горло четырнадцатого до крови!

Б а т т а л. Я подготовлюсь.

Д ж а л и л ь (после паузы, словно самому себе). Самое трудное — это выстоять без надежды, без тонкого лучика света…

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

II.6. СЕГОДНЯ И ВЧЕРА

Решетки и застенки камер, зарева пожарищ, вздымающиеся над черными обуглившимися остовами рухнувших городов, женское лицо с ищущим взглядом и слезой на щеке — образ пылающего в огне человеческого мира.

Молодая  ж е н щ и н а  с распущенными волосами шьет рубашку и поет.

Д и л ь б а р.

Дильбар поет — она рубашку шьет,

Серебряной иглой рубашку шьет.

Куда там песня — ветер не дойдет

Туда, где милый ту рубашку ждет.

Атласом оторочен воротник,

И позумент на рукавах, как жар.

Как будто все сердечное тепло

Простой рубашке отдает Дильбар.

Вот и последний стежок… Посмотри, мама. Ему понравится?

С т а р у х а . Некому уже больше одеть эту рубашку. Нет рук, которые бы взяли ее. Нет уже больше моего сына. Земля стала ему рубашкой.

Д и л ь б а р. Неправда. Неправда!

С т а р и к. Да, ничего уже теперь не коснется его. Ни пуля, ни железо, ни человек.

Д и л ь б а р. Нет-нет! (Обратись к другому.) Пойдем скорее на почту. Надо быстрее отправить мой подарок.