Диалоги - [18]

Г а н г а р д т. Философский спор, а? (С наслаждением смеется.) Люблю. Обожаю даже! Ночь. За окном огромная страна. Земля плывет где-то в мироздании. Среди гигантской бессмысленной Вселенной. А два маленьких смертных человека, из которых одному гнить в тюрьме или идти в ссылку…

На пороге — М а н г у ш е в с к и й.

М а н г у ш е в с к и й. Николай Иванович?

Г а н г а р д т. Что?

Мангушевский подходит, что-то шепчет на ухо.

Пусть посидит. Подождет.

Мангушевский уходит.

(Смелянскому.) Хорошо! Допустим, вы убедили меня. Тысячеголовая гидра! И эта гидра… побеждает. Человек тысяча энергичных революционеров захватывают в данную минуту всех высочайших лиц и главных начальников четырех-пяти главных пунктов России. Действие войск парализовано. Общество, не приученное к политической инициативе, не смеет протестовать… (Улыбаясь.) Тысячу энергичных людей и даже побольше не бог знает как трудно найти! Молодежь доказала это, вы абсолютно правы. Сколько энергичных людей за последние годы она поставила в тюрьмы, крепости, заводы? Скольких выслала в народ? Революция, предположим, сделана. Горсть людей делается временной властью. Издаются декреты. Счастье близко и возможно! (Хохочет.) Поверьте, дорогой, если бы я был в числе главных революционеров, организация такого переворота была бы для меня делом чисто профессиональным. Но разве дело в этом? (Встает, расхаживает по кабинету.) Хорошо, вы издали ряд декретов, обращающих все частное и государственное имущество в общую собственность! В них вы отпроповедовали народу всеобщий труд на общую пользу! Издать декреты не бог весть как трудно. Но привести их в действие. Это не указ, батенька мой, о замене императора Ивана Антоновича императрицею Елизаветой Петровной! За собственность встанут не только крупные собственники. Кулаки! При неподготовленности крестьянства вообще к социальной революции за частную, движимую собственность встанут самые бедные хозяйства. Горсть диктаторов и их приверженцев окажется бессильной перед всеми этими врагами. Истории угодно будет поставить вас в безвыходное комическое положение. И… вас раздавят! (С удовольствием, с наслаждением.) Но перед этим, в последнем акте трагифарса, вы сами… сами передавите друг друга. Ибо неизбежно начнется борьба за личное преобладание. И в этом верх комизма!

С м е л я н с к и й. Общий интерес не даст!..

Г а н г а р д т. Нет, позвольте, позвольте! Я буду убежден, что нужно направо! Вы — что налево! Вот и война! За общий интерес. В виде фарса причем! Уже фарса! На фоне трагедии! (С пришептыванием, страстно, напряженно, не давая ничего сказать Смелянскому.) Вы правы, правы, вы — тысячеголовая гидра! Одну голову уберешь — другая! Уберешь — еще! Но ведь и перед вами, как же вы забыли?.. Ведь и ваш враг — гидра! И голов не меньше?.. Возможно, вся суть истории мировой — две гидры, сплетенные вместе! Брак гидр, совокупление их! И чем дальше, тем страстней, жутче, а? А в будущем совсем, а? (Хохочет.) Гидра добра мирового и гидра зла. Вы считаете, ха-ха!.. вы считаете, что ваша головка к гидре добра принадлежит! И я на это же претендую! Как же нам быть? А? Как же?

С м е л я н с к и й. Вы сумасшедший!

Г а н г а р д т (перебивая). И вы! И вы! Вы тоже! А может, не две гидры, а одна? Может, мы одной гидре служим? Многоголовой? Многорукой? Ха-ха! Не поймешь, где чья голова! И лучше одной служить! Лучше? А? Согласны?

С м е л я н с к и й. Что? На что?

Г а н г а р д т. На что? Ха-ха!.. (Хохочет.) Шелонов-то повесился, а гидре другой нужен. Другая головка? Разве не так? А может, голубчик, вы повесили его головку, думая взамен предложить свою? А?

С м е л я н с к и й. Сволочь!

Г а н г а р д т. Вы грубы, Смелянский. Я велю кормить вас селедками и не давать пить.

С м е л я н с к и й (после паузы, насмешливо, отчетливо). За один раз и в одно мгновенье… из головы бога… выскакивает только Минерва. И мы понимаем, что социальный переворот… перестройка заново экономических, юридических, всех наших общественных… частных, семейных отношений… всех наших воззрений и понятий!.. (Повышая голос.) Наших идеалов и нашей нравственности… Это я говорю вам, жандармскому выкормышу! (И совсем уже не сдерживаясь.) Не тебе ломать моих убеждений, сволочь! Не тебе! (Вскакивает с места, хватаясь за чернильный прибор.)

Вскакивает и Гангардт, в какие-то доли секунды натренированно выхватив револьвер. Какое-то время два человека стоят друг против друга, разделенные столом. Садятся. В стакане Гангардта тонко звенит ложечка.

Г а н г а р д т. Чаю, Сергей Вениаминович?

С м е л я н с к и й. Благодарю… (Не сразу.) Так вот, я, кажется, не договорил… Извините…

Г а н г а р д т. Да-да.

С м е л я н с к и й. Что я хотел сказать, продолжая наш разговор?.. Такой переворот не совершается ни в один, ни в два года. Он, видимо, потребует работы целого поколения. Может, больше. И никогда мы, социалисты-революционеры, не обманывали себя на этот счет. Никогда не воображали, что будто достаточно нам захватить власть в свои руки, как на другой же день мы осчастливим общество. Мы не доктринеры, полковник, и не утописты, как хотелось бы вам… нас изобразить. Мы очень хорошо понимаем размеры наших сил. И мы очень хорошо понимаем, что мы можем и что мы должны сделать. И мы сделаем все, даже если вы будете кормить кого-то из нас селедками и не давать пить.