Диалоги о ксенофилии - [15]

– Да, – ласково поддержала Анна. – Очень обидно, что Ваш подопечный не оправдал Ваших надежд и ответил неблагодарностью на Ваши благодеяния. Для Вас, после всего, что Вы для него сделали, его поведение граничит с предательством.

– Если хотите, да!

– Совершенно естественно было ответить ему тем же.

– Что-что?! Я его предал?!

– Вы бросили его. Я думаю, он достаточно умён, чтобы понять, куда и почему Вы исчезли. А у него ведь больше не было близких?

Ильегорский остановился и какое-то время молча созерцал женщину. Потом усмехнулся:

– Неплохой психологический экзерсис! Но Вы строите на песке, ибо, как и все мы, судите по себе. Для Вас цель и смысл отношений – быть рядом с тем, кому Вы нужны. Вы, а не Вам, заметьте! Ванору не нужен никто – как, впрочем, и Вам. Люди интересны ему только как объекты наблюдений – как, впрочем, и Вам. Иронично-бездушный, снисходительно-безразличный, доброжелательно-беспощадный разум – вот его суть, как, впрочем, и Ваша! Человек, который в четырнадцать земных лет расправился с учителем математики…

– Как – расправился?…

– Как только я привёз его в Эрмедор. Да, Этеллио был невеждой, тугодумом и фанатиком, но он был учителем Антонио! А мальчишка подсунул ему лист Мёбиуса, и через три дня бедняга сошёл с ума. Близкие? Любовь? Привязанность? Почитайте его детские стихи о любви!

Ильегорский рывком отодвинул дверь, уже за порогом обернулся и бросил напоследок:

– И Вы не оригинальны, Анна Гедеоновна. Всё, что Вы мне тут наговорили, я уже слышал от него четыре земных года тому назад.

_ _ _

Великий магистр смыл с лица и рук грязь битвы и поспешил в шатёр командора Итернонского. Над командором хлопотал молодой хирург, незнакомый магистру.

– Что это? – резко спросил Ильегорский, заметив котелок на маленькой жаровне.

Хирург низко склонился перед ним.

– Бузинное масло, святой отец.

– Я запретил заливать раны кипящим маслом!

– Непревзойдённый Скуаро учит, что раны, нанесённые железом, отравлены, и обезвреживать их надлежит…

– Вон, – сквозь зубы приказал магистр.

Он нагнулся над развороченным бедром командора. Ванор лежал неподвижно, отвернувшись к стене. Казалось, он был без сознания. Но, когда Ильегорский вытянул ладони над раной, Ванор чуть слышно произнёс:

– Оставьте, отец. Бой и так утомил Вас.

– Греховная чистоплотность! Если бы я, не умываясь, сразу пришёл сюда, я бы успел остановить этого тупицу.

– Всё равно нога ни к чёрту.

– Сейчас станет легче, – сказал Ильегорский, морщась от его боли.

– Амаро анэм Ареньолос… – шептал Ванор. Ильегорскому показалось, что он бредит – бредит стихами. – Горька судьба Ареньолы… Словно скала меж пустыней и морем, она спасает айюншиан и джаннаитов от взаимного истребления, принимая удары с обеих сторон… Равновесие… Равновесие врагов наших с севера и юга, с запада и востока… Равновесие сеньоров, раздирающих землю на клочки аллодов, и короля, что стремится сделать всю страну сиденьем своего трона… Равновесие ересиархов с резнёй и епископов с кострами…

– Горька судьба Ареньолы, – повторил Ильегорский. – Но Вы служите Ордену. Вы ответственны не перед Ареньолой, но перед Богом и Истиной. Род приходит, и род уходит, а земля пребывает вовеки. И на земле всегда живут люди. Неважно, на каком языке они говорят и как называют свою родину. Их душам нужны Истина, Добро и Красота.

Ванор не шевелился. Ильегорский почувствовал, что начинает заводиться. Эта манера молчать, игнорируя собеседника, всегда его раздражала.

– Ваше предназначение, сын мой – искать Истину, – как можно мягче проговорил он. – Не пора ли Вам оставить математические головоломки?

– Зачем мне знать, как устроен мир? Я хочу понять, почему он так устроен, – Ванор повернулся к магистру. – Святой отец, что, если размерность пространства увеличивается при уменьшении расстояния? Тогда, если выделить достаточно малый объём…

– Но понимание зиждется на опыте и наблюдении, – перебил его Ильегорский. – Простите, что беспокою Вас в таком состоянии, мой мальчик, но я не могу откладывать разговор.

– Да. Наблюдение?… Человек видит только то, что знает. Как часто мы проходим мимо тайны, глядя, но не видя, – сказал Ванор, облизывая губы.

Ильегорский дал ему воды, подсунул под плечи подушку. Тот в упор смотрел на него. Магистр невольно отвёл взгляд от лихорадочно блестящих, мрачных, как грозовая туча, глаз.

– Святой отец, Вы подобны богачу, полагающему, что благополучие ребёнка определяется количеством игрушек. Вы обладаете возможностями, кои я не могу себе даже вообразить. Зачем Вы предлагаете невежественным, злобным, голодным детям науку? Зачем нам эта пёстрая игрушка?

– Наука – игрушка? Почему же она пугает ханжей сильнее ереси? Почему Ваш отец взошёл за неё на костёр? Почему Вы сами не в силах отказаться от занятий ею?

– Это другое, – измученно пробормотал Ванор. – Это судороги разума, пытающегося освободиться… Почему нас так тянет к звёздам? Что мне бесконечные пространства и чужие солнца? А вот поди ж ты…

Ильегорский закончил психомассаж, прикрыл его бедро уснеей и перевязал. Рана выглядела ужасно, но теперь по крайней мере можно было не бояться за его жизнь.