Диалоги - [151]

На практике «ответы» в виде организмов «смешанны». Первый ответ охватывает класс «переживательных» решений. Этот ответ был дан раньше других, потому что состояние обратимого гомеостаза тем достижимее, чем проще гомеостат.

Второй ответ охватывает класс решений, представленных насекомыми. Потому что насекомые разыгрывают огромное количество предпрограммных игр, а это предпрограммирование стабилизировалось в формах, проверенных многомиллионными прохождениями через сито окружающей среды.

Третий ответ охватывает класс решений, типично цефализированных. Третье решение является безальтернативно лучшим, чем второе, потому что между ними возможны самые разнообразные компромиссы. Первое же решение остается в своем роде совершенством, непревзойденным последующими. Зимняя спячка млекопитающих есть некоторое к нему приближение.

Когда сравнивают насекомых с формами высших животных, то утверждают часто, что это низшие формы, в которых виден некоторый эволюционный успех. Но успех и прогресс – это разные вещи.

Насекомые существуют несколько сотен миллионов лет. Одни насекомые строят подземные города, другие выращивают определенные растения для собственного пропитания и «одомашнивают» животных (других насекомых); это единственная животная форма, которая создала простой, но эффективный язык для инструментальных договоренностей (пчелы), и это язык наследственный. Видов их в четыре раза больше, чем видов остальных животных вместе взятых. Их можно обнаружить в любой земной среде за исключением океана. Ни одна из высших форм, появившихся значительно позднее, не вытеснила насекомых из их экологических ниш. За это время планета успела пройти все характерные для нее фазы случайных осцилляций. Горы вздымались и рушились, пустыни превращались в джунгли, а джунгли – в пустыни, высыхали гигантские болота, что привело к гибели ящеров, проходили ледниковые эпохи, замерзали некогда тропические экваториальные территории, изменялась флора целых континентов – а насекомые прошли невредимыми через все эти сита окружающей среды. В конце концов появился человек с технологией производства инсектицидов. За короткое время насекомые приспособились и к нему, и к его ядам. Итак, налицо успех, но он не свидетельствует о «прогрессивности» их строения. Однако если прогрессивность их строения является чем-то иным, нежели оптимизацией выживаемости, характеризующейся вариантностью для многочисленных сред обитания, то гомеостатических критериев для ее измерения не существует. Насекомые по сути не удовлетворяют тому условию «прогрессивности», которое, если следовать Гексли, лежит в основе возможности постоянного эволюционирования. (Данная форма не только должна быть оптимально приспособлена, но, кроме того, она должна «пропускать» к высшим формам.) Легко заметить, что вся неясность этого определения сосредоточена вокруг обоснования подобной «обязанности». Аналогом эволюционной ситуации в науке будет ситуация эмпирической теории, которая должна не только предсказывать факты, но и иметь свойство опровержимости – то есть должны быть возможны такие факты, которые фальсифицируют теорию.

Однако если оказывается, что теория по-прежнему эффективна в предвидении, то она обретает все новые подтверждения в фактах, а если не обнаруживаются противоречащие ей факты, то со временем мы признаем эту теорию блестящей. По крайней мере мы не считаем, что обнаруженное в этой теории отсутствие необходимости ее перерабатывать и изменять плохо о ней свидетельствует. Наоборот, чем дольше, чем на большем количестве фактов, чем в большем промежутке времени и пространства она верна, тем она лучше.

Можно сказать, что эти отношения теории – «внешние», то есть касающиеся отношений с реальным миром, с окружением; мы оцениваем теорию согласно особенностям этих отношений. Также возможна и другая оценка – ее внутренних особенностей (обозначенная применяемыми нами критериями структурной простоты, логических отношений следования и т.д.).

И если теперь нам кто-то предложит совсем иную теорию, значительно более сложную внутренне, которая в области предсказаний может то же, что и прежняя, то мы никогда не признаем новую «более прогрессивной» – лишь на основании того, насколько она более искусна конструктивно, насколько в ней больше изысканности, математического искусства вложено в ее построение!

Потому что теорию мы оцениваем в основном по ее способности предсказания; а чем способность предсказания является в науке, тем в эволюции является способность выживать. Следовательно, ни «возвышенная радость», которую животное с большим объемом мозга получает от жизни, ни совершенно исключительная усложненность его структуры, ни продуманность регуляторных решений его тела не дают оснований для подобной инструментальной оценки, которая благодаря этим состояниям превозносила бы млекопитающее в сравнении с насекомым. Мы, конечно, можем применить другую оценку: потому что в принципе возможен компаративизм «по уровню сложности». Но тогда самая высокая оценка – самой большой сложности – обусловлена выбранными нами принципами, которые не являются инструментальными. Потому что, прежде всего мы обязаны признать, что то, что труднее создать, именно этим как раз и заслуживает высшей оценки. Другими словами, тогда оказывается, что вероятность произвольно взятого состояния обратно пропорциональна его ценности. Но почему? Неизвестно.