Диалоги кармелиток - [21]

Настоятельница. Успокойтесь. Я еще подумаю обо всем этом.

Бланш опускается на колени и целует руку настоятельнице. Та ее благословляет.

Сцена VII

Тайная служба на Страстную Пятницу в примыкающем к монастырю помещении, где со­бралась кучка верных. Ночь, м у ж ч и им стоят на страже. Женщины и дети. Бесшумно подходят монахини, бдна из них готовит облачение. Священника еще нет. Снаружи доносятся условные крики... Появляется капеллан, дети целуют ему руки.

Капеллан. Покидая вас в первый раз, я надеялся видеться с вами часто. Но обстоятельства оказались совсем не таковы, как я предвидел. Могу сказать, что они делают мое служение ото дня ко дню все затруд­нительнее. Отныне каждая наша встреча будет йроисходить по милости Божией, мы должны всякий раз благодарить Его за нее, как за чудо. Что вы хотите! Во времена не столь мрачные почитание Царя Небесного с легко­стью превращается в простой обряд, слишком похожий на те, что мы совершаем в честь царей мира сего. Не скажу, что Господь не приемлет таких почестей, ■ хотя духом своим они ближе к Ветхому Завету, чем к Новому. Но случается и так, что они Ему надоедают, простите мне подобное выражение. Господь жил и всегда живет среди нас как бедняк, и всегда наступает час, когда Он решает сделать и нас такими же бедня­ками, чтобы Его принимали и чествовали бедняки, по-бедняцки, чтобы Он снова обрел то, что столько раз познал на дорогах Галилеи,— гостеприим­ство нищих, их простой привет. Он пожелал жить среди бедных, Он пожелал и умереть среди них. Ведь не как сеньор во главе своих рыцарей шествовал Он к смерти, то есть к Иерусалиму, месту Его принесения в жертву, в те зловещие дни перед Пасхой. Он шел среди бедных людей, которые и не думали кому-то бросать вызов, а старались стать поменьше ростом, чтобы их не замечали как можно дольше... Ньще умалимся же и мы, не для того, как они, чтобы избежать смерти, но чтобы претерпеть ее, если придется, как Он сам ее претерпел, ибо поистине Он был, по слову Писания, агнцем для всесожжения. А теперь воспоем хвалу Кресту. (Свя­щенник уходит, пообещав монахиням вернуться на Пасху.)

Сцена VIII

Утро на Пасху. В монастыре ждут капеллана.

Настоятельница. Это был не господин капеллан?

Мать Мария. Нет, мать моя, и сейчас так поздно, что он, наверно, уже не придет.

Настоятельница. А наблюдает ли кто за переулком? Помните, как уже было однажды — он хотел войти через дверь прачечной, а она была закрыта на задвижку.

Сестра Гертруда. Сестра Антония там на страже с самого рассвета.

Сестра Анна. Говорят, они вчера вечером пришли за нашим булоч­ником, стариком Тибо, и отвели его в муниципалитет.

Сестра Марта. Это его конкурент Серва на него донес.

Настоятельница (сохраняя спокойствие). Знаю, знаю... Но с вече­ра пятницы господин капеллан переменил убежище.

Сестра Констанция. Возможно ли, чтобы люди в христианской стране позволяли так преследовать священников? Неужели французы стали такими трусами?

Сестра Матильда. Им страшно. Им всем страшно. Они заражают друг друга страхом, как чумой или холерой во время мора.

Сестра Валентина. Какой стыд!

Бланш (словно против воли, бесцветным голосом, похожим на те, что слышатся во сне). Страх, может быть, и есть болезнь.

Легкий ропот, затем наступает молчание. Бланш словно просыпается, оглядывается по сторо­нам, шца взгляды своих подруг, но те отводят глаза. Впрочем, на лицах их больше замешате­льства, чем осуждения.

Мать Мария. Страха нет, люди просто воображают, что им страш­но. Страх — это дьявольское наваждение.

Бланш (тем же странным голосом). А храбрость?

Мать Мария. Храбрость тоже может бьггь дьявольским наваждени­ем. Только другим. Каждому из нас случается бороться со своей храб­ростью или со своим страхом, подобно безумцу, ловящему свою тень. Важно только-одно: чтобы все мы, отважные и малодушные, всегда были там, где угодно Богу, а в остальном полагались на Него. Да, нет другого лекарства от страха, кроме как кинуться очертя голову в волю Божию, как олень, за которым гонятся собаки, кидается в черную и холодную воду.

Сестра Констанция. Но ведь затравленный олень в конце концов оборачивается и начинает отбиваться от собак! Неужели не найдется до­брых французов, чтобы стать на защиту наших священников?

Настоятельница. Это нас не касается.

Мать Мария (обращаясь к другим монахиням). Ее Преподобие не имеет в виду, что нам запрещено этого желать.

Сестра Алиса. Зачем мы будем нужны в тот день, когда не станет священников и наш народ лишится Святых Даров?

Настоятельница. Когда недостает священников, появляются в из­бытке мученики, и так восстанавливается равновесие благодати.

Молчание. Видно, что мать Мария хочет говорить, но еще немного колеблется. Кое-кто из монахинь оборачивается к ней. И вот уже все глядят йа нее, кроме Констанции и Бланш. Бланш так и не поднимает глаз, с выражением мучительной тоски. Констанция пытливо

смотрит на нее.

Мать Мария (внезапно произносит негромко и отчетливо, так, что угадывается сила сдерживаемой страсти). Мне кажется, устами Ее Препо­добия глаголет Дух Святой.

Все встрепенулись. Молчание. Лицо настоятельницы по-прежнему невозмутимо, но чувствует­ся, что она собрала всю свою волю. Повисшая в воздухе напряженность выдает глубину расхождений между этими двумя женщинами.