Дежавю - [43]

Марк остановил меня, взяв мою руку в свою ладонь.

— On repart a zero, хорошо, Энни? Начнем с нуля, хорошо, Энни?

— Да, — кивнула я. — С нуля. — Но это слово, зияющее пустотой, такое весомое и окончательное, снова вселило в меня ужас, заставив сердце забиться быстрее, слишком быстро. Я стала задыхаться и замахала перед собой рукой. — Мне нечем дышать, Марк!

Я помню Чарли, когда ему было пять. Он тянул меня за рукав, когда я звонила Марку на работу, чтобы рассказать, что наделала. Я была безутешна, так как по неосторожности и глупости стерла нашу единственную видеозапись второго дня рождения Чарли. «У нас есть еще видео с ним, Энни!» — ответил Марк. Ну а как же насчет именно этого? Словно кусочек нашего прошлого исчез навсегда.

Чарли кричал, пытаясь быть услышанным: «Все хорошо, мамочка, я все еще здесь! Посмотри!»

Я заплакала во весь голос, дрожа и всхлипывая, сидя в машине перед домом Марка.

— Нет, я не могу так, Марк! Я не могу начисто забыть о прошлом! — Потому что тогда Чарли нет вообще.

Сквозь слезы я видела, как Марк обошел машину спереди и открыл пассажирскую дверь. Он наклонился ко мне и обхватил за талию.

— Vien, Энни. Все будет хорошо. Tu verras! Вот увидишь!

Я стояла под душем, и горячая вода текла по моему лицу, смягчая вспухшую, раздраженную кожу, смывая слезы, лаская волосы, и скатывалась по спине. Марк стоял передо мной на коленях. Его мягкие губы и язык скользили у меня между ног, руки сжимали мои бедра, прижимая меня к нему, а мои пальцы зарывались в его волосы, сжимая голову.

Я вскрикивала, прижимаясь к нему сильнее, страдая от боли нашей утраты, от наслаждения, наслаждения с привкусом горечи.

На кухне мы приготовили наш первый совместный ужин. На заднем плане для нас пел Брайан Ферри. Это была песня «Авалон», которую я раньше постоянно включала. «Pas encore (Опять), Энни, больше не надо!» Но сегодня вечером Марк, кажется, не возражает. Я совершенно измотанна, лицо бледное и осунувшееся, а вода с мокрых волос капает на футболку. Но впервые за всю эту неделю, показавшуюся мне вечностью, я немного расслабилась.

— Как-то странно быть здесь только вдвоем. Кажется, будто Чарли просто на время уехал в какой-то детский лагерь.

— Oui. — Марк делает глоток пива и смотрит на меня. Легкая улыбка ложится на его губы. — Нам надо с пользой потратить это время.

Я улыбнулась в ответ. Мы всегда так говорили, это была наша постоянная шутка, когда Чарли засыпал днем, когда был еще маленьким. Я выключила плиту. Ужин подождет.

Мы легли в постель, бросив одежду на пол, а потом, обнявшись, с довольными улыбками на лицах смотрели в потолок. Все было почти так, как раньше.

— Dix sur dix. — Марк, как всегда, притворяется, десять из десяти.

— Нет, скорее девять. — Он поворачивается ко мне, изображая крайнее удивление. — Так, если твоя цель совершенство, то тогда предпримем еще одну попытку?

Он смеется, затем снова ложится на спину и поднимает глаза к потолку. Что-то занимает его мысли… а может, кто-то? Была ли она совершенна, задумалась я.

— Энни, ты думала когда-нибудь… — Марк делает паузу. — Что помимо Чарли это наш шанс изменить что-то, сделать на сей раз все правильно?

— Все правильно?

— Tu sais ce que je veux dire. Ты знаешь, о чем я.

Я тоже думала об этом. Действительно, мы разошлись где-то по пути.

— Да, наверное… — ответила я, но внезапно задумалась: а что именно он хочет изменить, сделать правильно? — Ты имеешь в виду переезд в Лерма? — попыталась я нащупать почву.

— Non, еще до того.

Мое сердце снова забилось быстрее.

— Когда, раньше? — спросила я. Но, кажется, я уже знала ответ, даже если и не имела понятия, что действительно происходило тогда, в то время.

— Je n'sais pas, — пожал плечами Марк. — Я не имею в виду какое-то определенное время.

Но теперь я знаю: это что-то произошло, когда умер его отец.

— Viens. — Марк обнял меня. Он целовал меня в шею, в губы, и делал это так нежно, что слезы навернулись у меня на глаза. — Пошли готовить ужин.

Он взглянул на меня, и я увидела в его глазах то, чего не видела уже очень давно.

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТАЯ

Уже поздно. Но я не хочу идти спать. Мне нужно выйти на улицу, на свежий воздух. Я хочу, чтобы холодный ветер обдувал мне лицо. Я хочу пить его большими глотками, наполняя легкие, чтобы разогнать мрачные мысли, мешающие мне успокоиться. Я думаю о том, что когда мы ляжем спать сегодня вдвоем, то Чарли не будет рядом, в соседней комнате.

Мы оставляем грязные тарелки и бокалы на столе, выходим на улицу Шампион и направляемся в парк. В ресторанах и кафе на бульваре кипит жизнь. Вокруг витают ароматы различных блюд. На тротуаре стоит группа мужчин в белоснежных фартуках. Они громко и оживленно о чем-то спорят, но, замечая нас, прекращают спор. Они улыбаются и кивают нам.

Я вспоминаю, как мы гуляли здесь по утрам, каждое воскресенье, когда вся улица превращалась в рынок. Везде стояли лотки, на которых возвышались оранжевые и желтые горки фруктов и овощей. Золотисто-коричневые цыплята кружились на вертелах за стеклянными дверцами; халва и разные изделия из теста, пропитанные медом, с зеленой фисташковой пастой и масляным миндалем, напоминали цвета и запахи Марокко, Турции, Алжира… И все это было сосредоточено на одной улице.