Дежа вю - [15]

Чего ей хотелось? Точно она не знала, и хотя географию в средней школе номер семь города Бердска преподавали на достойном уровне, и Тина прекрасно знала, что ни тридевятого царства нет, ни тридесятого государства, однако думала, что далеко отсюда все устроено иначе, и стоит только шагнуть посмелей и окажешься в неведомом, прекрасном мире.

В девятом классе она написала сочинение о самом счастливом дне в своей жизни. Маму вызвали к директору.

Мизансцена была такова: Тина подпирает стенку с портретом Горбачева, директриса в кресле печально грызет дужку очков и жалеет, что не ушла на пенсию еще десять лет назад, мама мнется у порога, шмыгая в платочек, комсорг то и дело замахивается, собираясь хорошенько стукнуть по столу, а остальные в этот момент пугливо прыскают в стороны.

– Вы послушайте, что она пишет! – возмущенно забулькала пышнотелая литераторша. – «Он еще не настал, мой самый счастливый день, но обязательно настанет, как только прозвенит последний звонок и я освобожусь от дурацкой школьной формы раз и навсегда, и сниму галстук, в который уже никто не верит, а носят просто так, по привычке или ради хохмы, и смогу сама решать, что и когда читать, что носить, куда идти и можно ли в шестнадцать лет целоваться с мальчиками! В тот же день, в самый счастливый день моей жизни я устроюсь на работу, а не пойду в институт, как это положено! Я сильная, хоть и худая, я могу работать, где угодно – на стройке, на заводе, могу дороги асфальтировать или мусор таскать, так что я обязательно заработаю денег – и не на платья, как вы думаете, и не на помаду. Я куплю билет на самолет и улечу отсюда навсегда! И там, куда я приеду…»

С каждым словом нарастал гул, дочитать до конца разгневанная общественность не дала. Тина видела, как всхлипывает мать, как размахивают руками учителя, как в окно лезет настырное летнее солнце… По большому счету ей было плевать, чем все это закончится, она только злилась на себя за несдержанность и бестолковую, никому не нужную откровенность.

– Ты что, дура? – орали на нее одноклассницы после педсовета. – Чего ты добилась?

– А я ничего и не добивалась, просто написала то, что думаю.

– И кому это интересно? Нашей Гафрии, что ли? Или Петровне? Ты же просто взяла и сама себе жизнь испортила, да еще перед выпускным классом!

Гафрия – литераторша, Петровна – директриса, выпускной – через год, а Тина – действительно дура. Вот что она точно тогда поняла.

– Хорошо, что из школы не выгнали, – вздыхала за ужином мать, – что с отцом-то делать, ведь узнает!

А вот этого Тина никак не могла понять. Почему она должна думать о том, как к ее сочинению отнесется злобный эгоист, провонявший перегаром?!

Тот, кто унижал ее мать, обижал ее маленькую сестру, пропивал все и никогда не задумывался, что они будут завтра есть.

Взрослые говорили: жизнь – сложная штука. Тина убедилась, что это люди делают ее такой, и ненависть ширилась, расползалась, заглатывала в черное, бездонное горло всех на свете, без исключения.

Пока не появился Морозов.

ГЛАВА 10

Из кафе она бездумно пошла по городу, и летящий в лицо снег смешивался со слезами. Она не замечала, что плачет.

Снова и снова Тина видела перед собой его лицо, прошлое и настоящее, лицо мальчика, который научил ее любить, а потом заставил вернуться к ненависти, и лицо незнакомого ей мужчины, которого все эти годы она хотела забыть и простить. Простить… Ей было неважно, нужно ли ему – далекому и чужому – ее прощение. Она сама нуждалась в нем, теперь это стало ясно. А еще стало ясно, что пока с ней ее боль, он тоже где-то поблизости. И так будет, если она не разберется в себе окончательно, не перестанет прятать голову в песок и убеждать себя, что прошлое не имеет значения.

Имеет.

Все оттуда, из прошлого. Ее сила, ее слабость, вся ее жизнь. Признать это было непросто, но когда-то ведь нужно посмотреть правде в глаза. Не сделай он того, что сделал, Тина была бы другой и мир вокруг нее – иным. Неизвестно, лучше или хуже, просто не таким, как сейчас.

Сослагательное наклонение так бессмысленно! И все-таки она внезапно представила, что случилось бы с ней, если бы не…

Наверное, в каком-то измерении так и было: он не предал ее, и они жили долго и счастливо, собираясь умереть в один день.

А в другом измерении она вообще не встретила его.

А в третьем разминулись ее родители, и Тина даже не появилась на свет, во всяком случае, такой, какой ее впервые увидела мать.

Было еще четвертое, пятое, и так до бесконечности.

Какие резкие повороты происходили в ее судьбе!.. Когда будет очередной, она не могла знать, но почему-то почувствовала нетерпение, словно опаздывала куда-то.

Тина решительно огляделась в поисках такси. Ничего не случается просто так, верно? Прощение – вот зачем она приехала, вот почему у нее украли сумку, задержали в пробке, увели из-под носа заказчика. Обстоятельства? Нет, это были уроки. И теперь она должна сделать домашнее задание, она всегда делает то, что должна, иначе легко заблудиться, прикрывшись свободой, как щитом, и не разглядеть за ним дороги.

Она должна научиться прощать.

Сорок километров до Бердска такси одолело небыстро, снег пошел гуще, плотно облапив стекла, дорога была почти не видна, зато отчетливо слышались завывания ветра, будто прирученный волчонок сорвался с цепи и, взрослея на глазах, помчался в лес, попутно оскаливаясь на каждого встречного. На поворотах машину сильно заносило, так что Тина в конце концов пристегнулась, чего никогда в жизни не делала.