Действительно ли была та гора? - [25]

Так как мы не верили в силу продовольственных карточек, наши вещи для эвакуации представляли собой холщевые мешки, наполненные всем, что можно было обменять на еду. Разделив между собой поровну шелковые одежды и серебряные ложки, желая растянуть время, мы раз за разом укладывали и перекладывали вещи, обмениваясь друг с другом. Мать говорила, что скоро придет национальная армия, тогда, каким бы ты ни был старым или больным, рот не покроется паутиной[28], и что нам, следующим за армией северян, надо взять с собой столько вещей, сколько хватит сил унести. Мы же успокаивая ее, говоря, что вряд ли пустой дом в деревне будет хуже, чем пустой дом в Сеуле, думали про себя, что приобретенные за это время навыки опустошать дома помогут нам и в эвакуации.

Мы могли отправиться в путь и без конюха Шина, но он сказал, что подвезет нас до Гупхабаля, и мы решили поехать все вместе. За день до отъезда никто в нашей семье не спал. Олькхе ангельским голосом утешала мать, которая резко начала бить себя в грудь.

— Скоро увидимся. Если только не перейдем реку Имчжинган, — грустно сказала олькхе.

— Да-да, я тоже так думаю. Что бы ни случилось, только не переходите реку Имчжинган.

Для меня слово «Имчжинган», о котором говорили мать с Олькхе, звучало как их пароль. В моей душе паролем была 38-я параллель, а в их — река Имчжинган, она была той линией, которую каждая из нас не должна была пересекать.

Наконец настал день, когда больше нельзя было откладывать отправление. Мы решили тронуться в путь поздно вечером. Я представила, как мы крадемся под покровом ночи по дороге беженцев, пока хватает сил, а затем остаемся на ночлег в каком-нибудь доме или месте, где от дождя нас сможет защитить крыша. Никто не будет отдавать приказы, но другого выбора у нас нет. Особенно когда самолеты, которые не пропустят даже мышонка по государственной дороге, проложенной на север, будут непрерывно обстреливать нас. Я думала о том, какое расстояние смогут пройти за ночь женщина с ребенком за спиной и девушка, нагруженная вещами. Сможем ли мы преодолеть ужас темноты и холода, неразрывно связанный с войной? Где мы возьмем столько мужества?

До темноты было еще далеко, когда конюх Шин, запыхавшись, поднялся к нашему дому. Он сказал, что есть радостная новость.

— Товарищи, вам несказанно повезло. Мне удалось найти машину, на которой можно доехать до Кэсона. Это грузовик, но в нем есть свободные места для перевозки всех людей, о которых я просил. Скажу честно, больше, чем пожилые люди, меня беспокоил товарищ с ребенком за спиной, поэтому я похлопотал за вас. Разве возможно за ночь пройти больше тридцати четырех ли с грудным ребенком? Но даже если допустить, что это возможно, до Кэсона вам больше пяти дней пути, а раз вы поедете на машине, то успеете доехать туда еще до рассвета. Решено грузиться и ехать сегодня, примерно в десять часов вечера, когда все соберутся возле места отправления. Прошу вас выйти заранее и ждать там.

«Что же будет тогда с условием не переходить реку Имчжинган?» — подумала я и попыталась найти ответ на лицах Олькхе и матери, но они без остановки кланялись, выражая свою благодарность. Увидев это, я вспомнила поговорку: «На мордочке мышки, сидящей перед кошкой, невозможно увидеть ничего, кроме ужаса». Когда все поклоны были отвешены, мать сказала Олькхе:

— Как я выдержу эту разлуку, оставшись без тебя?

Они стали тяжело вздыхать. Для нас это была не радостная, а ужасная новость. Разве конюх Шин не мог принести действительно радостную весть? Несмотря на близкое расставание, нужно было хорошенько поужинать, но мы, так и не решив, кто будет готовить, с мрачным и подавленным видом сидели, прислонившись к составленным на полу вещам. Конюх Шин словно случайно намекнул, чтобы мы и не думали сбежать. Олькхе напоследок еще раз проинструктировала мать о том, как надо обрабатывать рану брата. И вот наконец настал час расставания. Я держала поклажу, а Олькхе устраивала малыша на своей спине. Мне показалось, что будет лучше спуститься вниз самим, до того как конюх Шин придет за нами. На месте отправления уже находился председатель Кан.

— Похоже, их знатно потрепало во время инчхонской десантной операции. Да, видать, без военно-воздушных сил ничего не получается.

Никто его не спрашивал, он просто болтал сам с собой. Председатель свернул армейское одеяло, расстеленное рядом, и сказал, что накроется им, когда сядет в грузовик.

— Как же быть? А мы совсем не подумали об этом, — начала громко сетовать олькхе, словно она должна была срочно вернуться домой.

Мороз, крепчавший быстрее, чем наступала темнота, подступал к нам, проникая через все слои одежды.

— Неужели вы думаете, что я принес это большущее одеяло только для себя, собираясь оставить на морозе женщин и детей? Если мы потеснимся, его хватит на всех. Даже если нам этого не хочется, прокатимся разок, по-дружески прижавшись друг к другу.

Его чрезмерная болтливость прошла с появлением конюха Шина. Грузовик приехал лишь после того, как подошла семья Чжонхи и пожилая женщина, заставив прождать нас на морозе более часа. Водитель, даже не извинившись за опоздание, не включая передние фары, начал настойчиво требовать, чтобы мы как можно быстрее сели в кузов. Конюх Шин раньше всех запрыгнул туда и стал поднимать пожилую женщину, попросив олькхе помочь. Олькхе вдруг, перестав толкать ее сзади, с отчаянием громко крикнула: