Деяния Вселенских соборов, изданные в русском переводе при Казанской духовной Академии. Том 6 - [15]

. Очевидно, благочестивейшие из государей, что здесь святой отец слова Господа, произнесенные Им в молитве: не якоже Аз хощу, почитает относящимися к Его человечеству, чрез которое Он, по учению блаженного апостола языков Павла, и послушлив был даже до смерти, смерти же крестныя (Филип. 2, 8). В этом же смысле говорится, что Он повиновался родителям, потому что здесь благочестие требует разуметь добровольное Его повиновение не по божеству, которым Он над всем господствует, но по человечеству, которым добровольно подчиняет Себя (Лук. 2, 51). И святой евангелист Лука указывает на то же самое, изображая того же Господа нашего Иисуса Христа молящимся по человечеству Отцу в словах: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты. Исповедник Христов Афанасий, предстоятель александрийской церкви, в книге против еретика Аполлинария о Троице и воплощении так объясняет это место, присоединяя к нему еще другое. «И когда говорит: Отче, аще возможно есть, да мимоидет от Мене чаша сия: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты, и в другом месте: дух бодр, плоть же немощна; то являет в Себе два хотения, одно человеческое, свойственное плоти, другое божеское. Ибо человеческая воля отвращалась от страдания по причине немощи плоти, божеская же была к нему готова» [51]. Что может быть вернее этого объяснения? Как не признавать две воли, т. е. божескую и человеческую, в Том, в котором по вселенско-соборному определению исповедуются, и после нераздельного соединения, два естества? Ибо и Иоанн, возлюбленный ученик, возлежавший на персях Господа, ту же истину выражает в следующих словах: снидох с небесе, не да творю волю мою, но волю пославшего Мя Отца (Иоан. 6, 38); и в том же месте: се же есть воля пославшего Мя Отца, да все, еже даде Ми, не погублю от него, но воскрешу е в последний день (Иоан. 6, 39). Тот же евангелист представляет Господа рассуждающим с иудеями и говорящим между прочим: яко не ищу воли моея, но воли пославшего Мя Отца (Иоан. 5, 30). Смысл этих божественных глаголов раскрывает блаженный Августин, знаменитейший учитель, против Максимина арианина. Он говорит: «когда Сын сказал Отцу: обаче не якоже Аз хощу, но якоже Ты, то что пользы, если ты присоединяешь свои слова и говоришь: воистину Он показывает, что Его воля подчинена воле Отца, как будто мы отрицаем, что воля человеческая должна подчиняться воле Божией? Всякий, кто прочитает это место святого евангелия внимательнее, тотчас увидит, что Господь сказал это по человеческому естеству. Ибо здесь Он сказал: прискорбна есть душа моя, даже до смерти. Мог ли сказать Он это по естеству единого Слова? Но, человек, если ты почитаешь воздыхающим естество Святого Духа, то почему говоришь, что невозможно естеству Слова Божия быть прискорбным? Чтобы отстранить подобное возражение, Он не сказал: я прискорбен, хотя, если бы даже Он и так сказал, то должно было бы это отнести к естеству человеческому; но Он сказал: прискорбна есть душа моя, которая у Него, как у человека, была человеческая. И в словах: не якоже Аз хощу Он показывает Себя хотящим иного, чем Отец: но это возможно было для Него только по человеческому естеству, так как нашу слабость Он преобразил не в свое божеское, но в свое человеческое свойство. Не восприявши человеческого естества, одно Слово никоим образом не сказало бы Отцу: не яко Аз хощу. Ибо неизменное Его естество никогда не могло бы хотеть иного, чем хочет Отец. Если вы поймете это, ариане, то перестанете быть еретиками» [52]. В этом рассуждении досточтимый отец показывает, что когда Господь говорит: моя воля, то имеет при этом в виду свою человеческую волю, и когда говорит, что Он не творит свою волю, то убеждает нас, что Он не ищет исполнять наипаче нашу волю, но в силу послушания подчиняет нашу волю воле божественной. Отсюда ясно, что Он имел и человеческую волю, чрез которую Он подчинялся Отцу, и что эту человеческую волю имел Он в Себе свободною от всякого греха, как истинный Бог и человек. То же самое раскрывает и святой Амвросий и объяснении святого евангелия Луки таким образом: „мою Он относит к человечеству, Отца — к божеству. Ибо человеческое хотение временно, а хотение божественное вечно" [53]. Приводя это на память, св. отец научает, какую волю Сын имел от вечности естественно-единою со Отцом и Святым Духом, и какую Он же самый в приятии человечества воспринял во времени в свое лице. То же самое высказывает и апостольской памяти святой Лев [54], в послании к Льву августу, указывая отдельно для каждого естества во Христе то, что о Нем говорится в Писании, и, доказывая, что то, что Господь называет своею волею, относится к Его человечеству, говорит так: «по естеству раба не пришел творить волю свою, но волю пославшего Его». Здесь святой отец тоже научает нас вышеприведенные слова относить к человеческому естеству Господа. Кроме того, каким образом благочестно могли быть поняты различные свидетельства об этом священного Писания, которые относятся то к человеческому естеству, то к божеству единого и того же Господа, нашего Иисуса Христа, истинного Бога и человека? И именно, Писание говорит: