Девятые врата - [81]

— А то, что ты два месяца не видел его… Бакар, я не хочу, чтобы меня проклинали…

— Глупости!

— На улице каждый мальчик напоминает мне Гогиту. Они смотрят на меня, и я не знаю, что думать, может кто-нибудь из них в самом деле Гогита.

— Может быть. Но он не знает тебя.

— Эх, что ты знаешь о детях!

— Подожди, я сейчас… — Я сорвался с места, увидев остановившийся поодаль грузовик.

Через двадцать минут мы уже сидели в хашурском ресторане, в маленьком кабинете, стены которого были обиты темной плотной тканью.

Официант принес бутылку «Свири». Мы наполнили бокалы, чокнулись, мелодично зазвенел хрусталь. Майя немного отпила и поставила бокал на стол.

— Бакар, я не рассказывала тебе?.. Когда я училась в школе, по соседству жила одна старуха, она была верующая, я не раз заставала ее на коленях перед иконой. Она очень меня любила… Однажды она завела меня в свою комнату и, как страшную тайну, доверила: я, говорит, каждую ночь слышу во сне колокольный звон… И звон-то такой, что колокола обязательно должны быть золотые… Вот уже год, как со мной это происходит.

— А потом?

— Потом она стала смотреть на меня очень сердито, редко разговаривала. А еще позже призналась: после того как я тебе это рассказала, колокола перестали звонить. Я боюсь, говорит, нет ли в тебе злого духа?..

— Почему ты это вспомнила?

— Если бы эти колокола раздражали старуху, беспокоили бы, не давали бы ей спать, она могла рассказывать об этом всему городу, они бы не перестали звонить, а напротив — звонили бы еще упорнее, но поскольку они доставляли ей удовольствие, нашли причину — и перестали…

— Колокола?!

— Да, колокола… Так же, как твоя машина нашла причину и остановилась.

— Майя, ей-богу, я не понимаю, что ты хочешь этим сказать… Я, наверное, опьянел… Не обижайся… объясни мне… очень тебя прошу…

— Бакар… — Майя осушила свой бокал. — Бакар, почему для того чтобы сделать доброе дело, надо бороться, страдать, а зло существует само по себе. И чтобы совершить его, не надо никаких усилий… Оно происходит само по себе. Понимаешь — само? Сам по себе поднимается ураган и все рушит, сама по себе разливается река и затопляет поля, сам по себе рушится дом и погребает под собой людей, но сам по себе он не отстраивается и люди не оживают.

— Если ты пройдешь мимо такого дома, плохо тебе придется, — засмеялся я. — Кирпич падает вниз и никогда не взлетает вверх!

— Вот об этом я и говорю. Почему все падает, стремится вниз…

— Это не совсем так — ведь существует сам по себе теплый солнечный день… красивые полевые цветы. Мы ведь не тратим ни сил, ни времени на то, чтобы их вырастить.

— Но зато надо иметь право, чтобы любоваться этими цветами. Все свое детство, юность ты должен учиться, работать, создавать семью… — у Майи прервался голос, — создать что-нибудь, чтобы потом иметь право валяться на лугу и вдыхать аромат трав и цветов…

— Вот ты и сама ответила на свой вопрос.

— Нет, я считаю, что раз я появилась на свет, моя доля всего должна принадлежать мне без всяких усилий.

— Ты ошибаешься, прелестный философ, природа думает иначе. Ей нужно, чтобы, кроме тебя, на свет появлялись другие, после еще другие, еще — и так без конца… У нее свои счеты, она не считается с законами общества… природу ты не обманешь, — сказал я и почувствовал, что наша беседа невольно пошла по опасному пути.

Майя странно на меня взглянула, словно я был не я, а какой-то посторонний человек…

— Это значит… природа обманула нас с тобой?

Некоторое время мы молчали, потом я проговорил:

— Наверное…

— Чтобы появлялись на свет еще и еще нам подобные…

— Наверное так, Майя…

— И чтобы забыть тех, кто уже появился и существует? — Глаза у нее расширились и застыли.

Я налил ей вина.

— Кого мы забыли?

— И чтобы мы не помнили, что мы наделали, что натворили?

— А что мы такого сделали, Майя?

Майя выпила вино и поднялась.

— Мы — ничего, это все природа… Мы здесь ни при чем! — произнесла она насмешливо и повернулась к дверям.

— Пошли?

— Пошли, а то я… кажется, опьянела.

Я понял, что и сейчас Майя хотела сказать что-то другое, но не сказала. Мы вышли на улицу. Вокруг моего красного «Москвича» крутились мальчишки. То ли цвет их привлекал, то ли необычная надпись «прокат». Со станции доносилось пыхтенье паровоза и гомон пассажиров. На городе, освеженном дождем, постепенно подсыхала белая рубашка из камня и асфальта.

Майя пошла вперед. Я давно не глядел на нее издалека. И теперь глядел с восторгом и думал, что из всех искусств, наверное, раньше всех возникли живопись и скульптура.

Мне вспомнилась лекция в нашем фабричном клубе. Это было год назад. Нас задержали после работы. Председатель профкома сказал, что пригласили лектора и неудобно, если будет присутствовать мало народу. Клуб был полон. Старенький скромный лектор что-то бубнил о противопожарных средствах. Он не беспокоился, слушают его или нет. Сообщил он всем известные сведения о том, что огонь опасен. Огонь, оказывается, с незапамятных времен вызывал пожары, дерево загорается легче, чем, скажем, железо. Наверное, председатель профкома знал об удивительных познаниях лектора и заранее принял меры — запер двери клуба. Но молодежь вспомнила школьные и студенческие проделки: ребята тихонько выбирались из окна и прыгали в сад. В конце концов мне надоело зевать, и я тоже убежал. Спрыгнув, я невольно поглядел на окно. На подоконнике сидела на коленях Майя и никак не решалась спуститься. Я поднялся на цыпочки и протянул ей руки. Она доверчиво наклонилась ко мне, и я почти на руках спустил ее на землю… С тех пор мои руки, мои десять пальцев искали Майю, стремились к ней… А сейчас вот она, стоит передо мной, опираясь на машину, и смотрит в небо. Я знал, о чем она думает. Наш разговор неожиданно дошел до того предела, замечать который не хотел ни один из нас, — и прервался.