Девятые врата - [79]

Я ходил как лунатик. Приходил в себя только когда встречался с Майей. Ее безжалостная красота обливала меня холодом, я дрожал, потому что чувствовал, что в ее спокойных глазах я не больше чем песчинка. Спокойных?.. Покой был только первой завесой, за ним в бездонных зрачках пряталась вторая завеса — трепетная и волнующая, приоткрыть которую могла только сильная игра страстей. И я хотел исполнять в этой игре заглавную роль. Я решил заполучить ее во что бы то ни стало — силой или доброй волей, хитростью или в открытую. Я не считался с тем, подходит мне эта роль или нет, принадлежит ли она мне по праву.

Майя приходила на фабрику всегда нарядно одетая, входила в свой кабинет, надевала белый халат и садилась в ожидании больных. Немного портило ее обилие украшений…

Вот и сейчас, я вижу в зеркале брильянтовые сережки в ее ушах, тонкую золотую цепочку, которая уходит за глубокий вырез платья. Если я опущу зеркало — увижу и ее руки, украшенные кольцами и толстым серебряным браслетом… Я хотел повернуть зеркало, как вдруг заметил, что брильянт в сережке загорелся алым пламенем, словно зерна граната. Я поглядел на дорогу и увидел такую прекрасную картину, что не мог вздохнуть от восторга.

— Майя, Майя! — отчаянно закричал я, чтобы она проснулась и тоже насладилась этой красотой. Мы приближались к перевалу. Нам оставалось совсем немного до вершины. Впереди, по самой седловине, шла арба, медленно и лениво, будто вовсе с места не двигалась. Между дорогой и колесами арбы проглядывал кусочек неба, внезапно заполнившийся красным солнцем. Создавалось впечатление, что быки ступали по воздуху, к солнцу.

— Майя, проснись, Майя!

Я остановил машину, опасаясь, что мы слишком скоро догоним арбу и прекрасное зрелище исчезнет.

Я перегнулся к Майе и тихонько коснулся рукой ее щеки.

— Майя, милая, погляди, как красиво!

Она потянулась, провела кулачком по глазам и быстро подалась вперед.

— Что случилось?

— Ты только взгляни! — Я указал рукой на вершину. Я не глядел больше на солнце, пылающее меж колесами арбы, я глядел на Майю. Никогда ничего не доставляло мне такого счастья, как блеск ее восторженных глаз. Я и теперь не хотел лишить себя этой радости. Майя глядела на солнце, а я на Майю. И не могу сказать, кто из нас в эту минуту испытывал большее удовольствие.

— О, Бакар! — Она потерла лоб, словно пытаясь разгладить морщинку восхищения, возникшую между бровями: — О, Бакар… Ты видишь! — она говорила так, словно сама обнаружила эту красоту и замечала в ней больше, чем я.

Арба ушла под гору… Исчезли быки, солнечный диск сначала приник к силуэту аробщика, сидящего на облучке, потом перекатился на копылья и мягко опустился на вершину. Мне показалось, что он подскочил, словно мяч, и застыл.

Мы оба затаив дыхание глядели на солнце, взобравшееся на верхушку горы, которое поглотило арбу и теперь ждало нашей машины.

Когда мы одолели подъем, солнце внезапно отлетело далеко-далеко, и между нами и солнцем всплыл бескрайний мир — зеленеющая имеретинская равнина и села, прилепившиеся к склонам гор.

Когда мы подъезжали к Лихи, дождь перестал. Раскаленный спуск дымился под солнцем, и дорога высыхала на наших глазах. Пушистые, умытые, сверкающие облака летели к солнцу, как белые бабочки.

Я ехал с выключенным мотором, и мы бесшумно скользили по спуску. Я экономил последние капли бензина, чтобы добраться до Хашури. Майя теперь сидела рядом со мной. После сна ей было холодно, и она накинула на плечи мой пиджак. Она глядела на ущелье и о чем-то думала.

— Бакар!

Я повернул голову — мол, слушаю. Она слишком долго молчала, потом, вероятно, сама почувствовала это и вдруг заговорила.

— Бакар… когда мы выедем на прямую дорогу, ты посадишь меня за руль?

— После Хашури, — ответил я, понимая, что она хотела сказать совсем другое, но не подал виду и продолжал: — А кто тебя научил править?

Она оживилась, но тут же печаль затенила ее лицо. Ее выразительные черты с удивительной быстротой отмечали малейшие изменения в настроении.

— Отец! — ответила она, откидываясь на спинку сидения, и опять взглянула на ущелье. — Я была тогда на втором курсе…

«Отец», — повторил я про себя.

Смерть этого человека разъяснила мне тайну непомерной гордыни Майи, которая делала ее недоступной и отнимала у меня надежду на ее любовь…

Когда из России пришло известие о смерти отца, Майя заплакала. Майя плакала! Мне это казалось невероятным! Слезы смягчали ее холодное лицо. Майя плакала, я не верил своим глазам, уверенный, что даже смерть отца не сможет вывести ее из равновесия. И когда через десять дней Майя опять вернулась в Тбилиси, я увидел нежную, ласковую женщину. Она казалась такой несчастной, что я даже пожалел ее. Все удивлялись ее перемене. Неужели ее холодность и высокомерие были только маской? Неужели смерть так сильно подействовала на нее и вернула ей человеческую доброту? В конце концов я понял: она была из состоятельной семьи и, пока отец был жив, не нуждалась ни в чьей помощи, ни в чьем сочувствии. Наверное, в душе смеялась она над мужчинами, которые пытались привлечь ее своей высокой должностью…

— Бакар! — услышал я голос Майи.