Девятые врата - [63]

— Тбилисское время двенадцать часов. Послушайте передачу: «Народный артист республики Уча Аргветели».

Диктор начал с детства Учи: заставил его побегать по деревенским проселкам, повел на речку купаться, с ранних лет обнаружил в нем актерский талант. Затем Уча подрос. Диктор отправил его в город и определил в гимназию, потом быстро переводил из класса в класс, из города в город, из труппы в труппу, из одного театра в другой. Он безжалостно разлучал артиста с незабываемыми картинами его прошлого, с месяцами, днями и безжалостно вел его к 1934 году, к той ступени, откуда Уча сорвался… Далее диктор перешел на скороговорку, несколько раз упомянул о недуге, приковавшем артиста к постели… Но он не сдается… Благодарные зрители… Он продолжает… Славное поколение… Золотыми буквами… Неизгладимый след… И наконец:

— А теперь прослушайте монолог Гамлета из третьего акта. Исполняет народный артист республики Уча Аргветели!

Уча затаил дыхание… Кого-то испугался, чего-то устыдился, от наступившей паузы озноб прошел по коже. Вот сейчас радио скажет, решит, продлится ли его биография. Скажет сурово, прямо, не скажет, а швырнет правду ему в лицо. И Уча в ту же минуту поймет, горька эта правда или сладка, губительна или спасительна. Поймет, ибо, к несчастью, по сей день сохранил тонкий слух… Нет, это невозможно, вынести это нельзя, он сейчас позовет сестру и попросит выключить радио. Успеет ли она? Тогда он сам, сам встанет… Сейчас, не мешкая, иначе, кто знает, что сотворит с ним голос того, второго Аргветели или голос Гамлета…

Уча с трудом сполз с кровати, схватился обеими руками за спинку стула, оперся на нее и вместе со стулом стал передвигаться к радио… Но тут он услышал мощный выдох, дыхание, от которого быстрее забилось сердце, как будто заработали гигантские мехи, и веянием живительного ветра обдало артиста, он сначала изумился, потом не мог сдержать восхищения, еще через минуту испугался и, наконец, растерялся: «Боже, этот голос… Этот прежний голос, голос моей юности, моя сталь в горле — та же, что и двадцать лет назад, а я считал, что она давно расплавлена… Боже, неужели это так… неужели сохранилась искра, та самая, о которой я мечтал, которую ждал, на которую надеялся, ради которой жил все эти годы… Какой мощный вздох у меня получился — как будто ураган пронесся, как будто эхо в гулком ущелье — прозвучало это: «быть»… Мое «быть»…

Г а м л е т (по радио).

…Иль не быть, вот в чем вопрос.

У ч а  А р г в е т е л и. На одно слово, только на одно слово хватило у меня этого огня, но и этого достаточно. Я никогда не дам угаснуть этой искре. Раздую ее, разожгу… На одно слово, лишь на одно хватило меня…

Г а м л е т (по радио).

                           …Достойно ль

Смиряться под ударами судьбы

Иль надо оказать сопротивленье

И в смертной схватке с целым морем бед

Покончить с ними? Умереть. Забыться.

У ч а  А р г в е т е л и. …Каждый год мы проживаем тот день и час, в который нам суждено умереть… Интересно, что делаем мы в этот час, в эту минуту? Наверно, смеемся, или глубоко задумываемся, или сладко спим, или переживаем истинное счастье. А может, в этот день, час, в это мгновенье мы всегда грустим? Может, именно теперь наступает мой час?

Г а м л е т (по радио).

                     …Умереть. Забыться.

И знать, что этим обрываешь цепь

Сердечных мук и тысячи лишений,

Присущих телу. Это ли не цель

Желанная? Скончаться. Сном забыться.

Уснуть… и видеть сны?

У ч а  А р г в е т е л и (опираясь на стул, подбирается к зеленому занавесу, скрывающему окно). Нет, только не теперь! Пусть не сейчас настанет мой роковой миг! Не сейчас! Я не хочу! Я должен увидеть мир из этого же окна, как и в тот день, когда я в последний раз простился с ним… Может, моя искра разгорится еще ярче… Птица в полете попеременно расправляет и складывает крылья, но ни один художник не нарисовал в воздухе птицу со сложенными крыльями… Никто не рисовал подурневшую красавицу, никто не воспевал уснувшего воина.

Г а м л е т (по радио).

Кто бы согласился,

Кряхтя, под ношей жизненной плестись,

Когда бы неизвестность после смерти,

Боязнь страны, откуда ни один

Не возвращался, не склоняла воли.

Мириться лучше со знакомым злом,

Чем бегством к незнакомому стремиться.

У ч а  А р г в е т е л и (подвигается к зеленому занавесу). Быть, быть, я говорю! Пусть политиканы перестанут лицедействовать! В наш век истина должна выйти на сцену в своем подлинном обличье, и говорить она будет собственными словами. Народ не станет слушать ничего выдуманного, не будет аплодировать вымыслу, ибо человечество хочет жить… Если бы я был солнцем, то все равно бы захотел стать человеком, чтобы смотреть на солнце…

Г а м л е т (по радио).

Так всех нас в трусов превращает мысль,

И вянет, как цветок, решимость наша

В бесплодье умственного тупика.

Так погибают замыслы с размахом…

У ч а  А р г в е т е л и (приблизившись к занавесу). За этим занавесом дышит зрительный зал — мое прошлое и мое будущее… Я сейчас впущу в комнату большой мир… мою страну… Ко мне войдет жизнь, с которой так трудно расставаться…

Н и н о (заглядывает в комнату и вскрикивает). Уча!.. Уча!