Девятые врата - [42]

— Ты показывала кому-нибудь это чудо? — Я, разинув рот, разглядывал мерцающие в синем куполе звезды.

— Ты — первый. Но я хочу, чтобы люди приходили сюда и видели это.

Гванца развернула шапку Пааты и подбросила ее вверх. Обдав нас легким ветерком, шапка быстро взлетела, постепенно из синей становясь прозрачной. Подобно комете источала она яркий слепящий свет и, наконец, найдя свое место в небе, застыла, словно звезда.

Мечтательным взглядом Гванца проводила шапку Пааты, по-детски раскрыв пухлые губы.

— Это сказка, Гванца? Ответь мне, это сказка?

— Нет, не сказка. Ведь не каждая шапка остается здесь, а только та, которую закинул человек, испытавший великое счастье.

Я сорвал с головы свою серую кепку и что было силы подбросил ее вверх. Как птица с подбитым крылом, закружилась она в воздухе и упала к моим ногам.

Гванца засмеялась:

— Вот видишь. Я же говорила…

Я теребил шапку в руках и чувствовал себя бесконечно несчастным: значит, я не способен испытать радости и самозабвения, значит, у меня бедная, унылая душонка.

— Гванца, давай объявим всему свету: «Внимание! Внимание! Детям и взрослым, женщинам и мужчинам! Просим всех, испытавших великое счастье, сообщить нам об этом! Наше небо коллекционирует счастье, только и только счастье!»

— И все придут к нам со своими радостями, — смеясь, подхватывает Гванца. — И у нас соберется счастья видимо-невидимо, и мы разделим его между всеми. Не забудем и тех, кого обидела судьба.

— Дата Кавтиашвили… — вдруг вспомнил я.

— Кого?

— Дата Кавтиашвили, — повторил я.

— Всем хватит — и ему, и другим. К нам будут ходить школьники — мальчики и девочки, как на экскурсию, и я буду им рассказывать историю каждой шапки, закинутой в небо.

— Какая ты хорошая, Гванца!

— Я… я вас еще по университету помню.

— Ты говоришь правду? Неужели ты меня запомнила?

— Я была на первом курсе, а вы кончали.

— Гванца!

— Простите, меня ждут в учительской…

— Гванца, не уходи, я хочу сказать тебе… Где ты, Гванца-а!

Я открыл глаза и сразу зажмурился от яркого света, в нос ударил свежий солоноватый воздух.

— Море? — спросил я, и чей-то незнакомый голос ответил:

— Давно уже море.

Я стал торопливо одеваться. Девушка-туристка продолжала спать крепким сном, и ее войлочная шапка раскачивалась в такт движению поезда. Я подошел к окну, до последней минуты не поднимая головы, чтобы увидеть все море сразу, целиком, и насладиться его величием.

Глава VIII

Берег полон купающимися. Живой коричневой лентой окаймляют они мыс. Я иду вдоль линии прибоя, одетый, с маленьким чемоданом в руке, и сам себе напоминаю фотографа, рыскающего по пляжу в поисках клиентуры. Я высматриваю Тазо, уверен, что среди загорелых тел сразу увижу его могучие плечи. А с ним наверняка Наи и Мелита. Но Тазо не видно на берегу: либо он в море, либо вообще не явился на пляж.

Я ступаю на узкий деревянный мостик, здесь в море впадает неглубокая, но сердитая речушка. Море заглатывает ее, как великан — слюну. Подхожу к стеклянной коробочке павильона — может, они еще завтракают. Но за столиками на тонких алюминиевых ножках их тоже нет. Я начинаю думать, что мне никого не найти, пока я не разденусь и не смешаюсь с купальщиками. Так и есть: только разделся, смотрю, из воды выходит Мелита и, осторожно ступая по камням, пробирается к своему месту.

Мокрым платком она прикрывает обгоревшие плечи и ложится ничком. Я на цыпочках подкрадываюсь поближе и слащавым голосом начинаю:

— Извините, девушка, вода холодная?

— Искупаетесь и узнаете, — не поворачивая головы, отрезает Мелита, видимо, привыкшая к заигрываниям.

— У меня такая кожа нечувствительная, что я холодное от горячего не отличаю, — говорю первую пришедшую на ум глупость.

— Тогда обратитесь к врачу.

— Врач говорит, пусть вас полюбит красивая девушка — и все пройдет!

— Вам что, делать нечего?! — Мелита гневно вскакивает и, узнав меня, радостно и растерянно улыбается:

— О-о, Заал! Какой ты молодец, что приехал! Ведь мы здесь совсем одни.

— А где же Тазо?

— Он по дороге завернул в деревню, к своим, и до сих пор не приехал.

На камнях замечаю платье Наи — синее в белый, горошек. И полотенце, должно быть, ее, и босоножки. Вдруг мне с такой силой захотелось увидеть ее сию минуту, сейчас же, как будто она была не здесь, рядом, а где-то далеко-далеко.

— Что ты улыбаешься? — заглянула мне в лицо Мелита.

— Я?

— Вон Наи, — Мелита протягивает руку к морю, — видишь, в голубой шапочке. — В глазах Мелиты загораются озорные искорки: — Если бы ты подплыл к ней незаметно… Постой, куда сорвался! Расскажи, что нового в Тбилиси.

— Весь Тбилиси здесь, — крикнул я на ходу.

Как только я вошел в воду, увидел, что Наи плывет к берегу. «Неужели увидела!» — обрадовался я, но, как выяснилось, преждевременно: Наи снова повернула и поплыла в море. Мне остается всего несколько взмахов, чтобы настигнуть ее, но я хочу появиться перед ней внезапно: поэтому ныряю, чтобы обогнать ее под водой. Однако план мой срывается по той простой причине, что под водой я, вместо того, чтобы сделать рывок вперед, как завороженный слежу за размеренными изящными движениями рук и ног Наи. Они казались исполненными смысла и значения, ясного только обитателям морских глубин. Для меня же они оставались прекрасными, но таинственными и неразгаданными. Когда я вынырнул, Наи была далеко, и я решил, что не стоит ее догонять: пусть у меня будет своя тайна. Она ведь не знает, что я наблюдал за ней под водой. И потом, если я догоню ее, все равно, усталый и запыхавшийся, толком ничего не скажу.