Девять королев - [7]

Следили за погодой. Ждали дождей. Тогда земля умягчится, и новая трава хорошо пойдет в рост. Однако по приметам выходила буря. В лесу было почти не видно ежей. Они не хотели вылезать из нор. Означало ли это долгую зиму и засушливое лето? Знамения в этом году были непостижимыми. Никто не знал, как их толковать. Ведуньи пророчили небывалые дела и большие перемены. Друиды хранили молчание.

Самое пышное торжество состоялось в Темире, ибо это было королевское торжество, а Ниалл Мак-Эохайд был самым могущественным из королей со времен Корбмака Мак-Арти. В Темир сошлись мудрецы, поэты, лекари, судьи, ремесленники, воины, их жены и дети; свободные и долговые арендаторы со своими семьями; короли подвластных туатов со свитами и челядью. Пришли из Кондахта, где брал начало род короля Ниалла, из Муму, где у него было много друзей. Пришли от лагини, но больше из страха, чем из любви. От уладов не пришел никто, разве что нищие за дармовым угощением. Там не признавали власти короля. Говорили даже, что торжество в их части страны мало в чем уступает торжеству в Темире.

С полудня Ниалл встречал и приветствовал гостей, каждого по его славе, достоинству и состоянию. И наконец настал вечер.

Облачившись после омовения в свежие одежды, Ниалл покинул Дом Королей и отправился туда, где на крутом холме сходились Пять Дорог. Там, окруженная воинами в праздничных туниках, его ждала колесница. Короля встретили восторженными криками. Кони фыркали в нетерпении, роя копытами землю. За колесницей королевский псарь вел свору королевских собак, за ними в цепях выступали заложники — юноши знатных родов, присланные туатами в знак верности. Положение заложников им не было в тягость, сковывали их и показывали народу только по большим праздникам, и цепи на них были золотые. У колесницы стояла бессменная четверка телохранителей. Пятым был великан по прозвищу Вепрь. Вепрь в тяжбах отвечал за короля; тот не мог судиться, ибо это значило уронить достоинство. Еще Вепрь по уговору выходил на единоборство от войска и мог один выиграть войну. Колесничий Катуэл, миловидный мальчик с серебряными браслетами на тонких запястьях, не отрывая от короля зачарованного взгляда, слегка натянул поводья. Кони переступили, колесница подалась назад, Ниалл взлетел на нее, и процессия тронулась. Общее возбуждение передалось животным. Огрызаясь друг на друга, заходились в хрипе собаки. Кони мотали головами, кося диким глазом. Колеса подпрыгивали на выщербленной колее, блестели позолоченные спицы и жутко гримасничали, качаясь и сталкиваясь, головы римлян — королевские трофеи летней войны, привязанные по обеим сторонам к позолоченным поручням.

Ниалл словно врос в пол колесницы. Пошатнуться, пусть даже по вине железного обода, камня на дороге или мальчика, тонкими руками держащего поводья, — было ниже его достоинства. Он — король. Король без изъяна. Никакой отметины — от топора ли, от удара мечом или копьем, от волчьих зубов или кабаньего клыка — не было на его теле. Королевством Пяти не правят короли-калеки. Ранение стоит королю звания и королевства. Отречься, не дожидаясь свержения, — вот последний, истинно королевский жест и урок чести для преемника.

С колесницы Ниалл озирал свои владения. Все, кому не нашлось места в Доме для гостей, разбили шатры вдоль дороги, ведущей к Большому Рату. Ветер весело трепал яркие флаги на шестах. Впереди смутно виднелся форт богини Медб. Солнце еще держалось на вершинах холмов, но все ближе к ним подбиралась тень из распадков. В лесу вокруг голых стволов извивалась река богини Боанд. И Она сама, и Ее духи таились в воздухе, в ветре. К западу гряда холмов обрывалась, за ними тянулись пастбища в сером тумане. Остывая, солнце золотило края облаков, низко плывущих по небосклону. Вырастали, приближаясь, белые стены Большого Рата. Они не сдавались подступающей тьме, и на отточенных пиках частокола пылали прощальные лучи золотого заката.

Завидев издали колесницу, люди бросались к дороге. Мужчины были в обычных туниках, плащах, в коротких шерстяных штанах или в килтах. Зато женщины не упустили случая похвалиться нарядами: красными, желтыми, голубыми, зелеными, оранжевыми — словно Бригита плеснула радугой, радуясь вместе со всеми своему празднику. На руках их звенели золотые и серебряные браслеты, корсажи украшали янтарные и хрустальные ожерелья. Мужчины потрясали мечами, копьями и тяжелыми боевыми топорами. В левой руке каждый держал круглый или овальный щит. Рисунки на щитах были говорящими: знаки туатов на них переплетались со знаками рода и владельца. Дети привели на праздник свиней и собак и, предоставленные сами себе, вносили свою лепту в общее ликующее разноголосье: играли, ссорились, дрались, мирились, в общем, наслаждались свободой. Они встречали короля! Колесница приблизилась, и все человеческие голоса слились в единый мощный, глубинный гул: так мог бы гудеть Манандан, исторгая прилив Бригиты. Еще мгновение — и взорам подданных предстал Ниалл Мак-Эохайд, король.

Тридцать лет было Ниаллу Мак-Эохайду. Длинный, в рост, плащ семи королевских цветов, накинутый на широкие плечи, скрывал тунику, расшитую оранжевым, красным и голубым. Коричневый килт на узких бедрах подчеркивал белизну стройных ног. Гладкую кожу не спалил зной и не выдубил ветер войны. Золотыми были его длинные волосы, и усы, и борода. Лоб его был высок, и горды уста. Недаром по Ниаллу Мак-Эохайду вздыхали все до единой жены и девы Королевства Пяти. Только пасмурны были глаза короля и жестко сжаты тонкие губы, но этого никто не разглядел: король ехал спиной к солнцу, и багровый нимб, сиявший над его головой, затенял лицо.