Девяностые годы - [204]

— Да, прииски были магнитом, который притягивал к себе людей всех возрастов и всех состояний, — вспоминал Моррис. — Английские аристократы рыли золото бок о бок с ирландскими повстанцами и вместе пьянствовали в трактирах.

— А были и такие, которые сражались когда-то на баррикадах Парижской коммуны, как, например, старый Фабр, — присовокупил Динни. — Но все-таки лучшими исследователями австралийской пустыни и разведчиками золота были сами австралийцы. Что ни говори, а мы умели постоять за себя, Моррис.

— Еще бы! Особенно — когда позволили заокеанским акулам проглотить все золото наших рудников.

— Ну, видишь ли, как-то нужно было разрабатывать прииски, — оправдывался Динни.

— Могли бы сами сделать это, если бы умели отстаивать свои национальные интересы.

— Что верно, то верно, — согласился Динни. — Но этого мы еще не умели, Морри. Наше золото и наши рудники всегда были легкой добычей для иностранных предпринимателей. Впрочем, так оно есть и по сей день. Но думаю, что федерация положит этому конец и защитит интересы Австралии.

Моррис промолчал, его мысли витали в прошлом.

— Вот уж когда мне до черта не повезло, так это когда я посеял акции Большого Боулдера. Хотел бы я знать, какая сволочь их подобрала.

— Да, в Хэннане народ был уже не тот, что в старом лагере, — заметил Динни.

— Не тот, — согласился Моррис. — Один раз за всю жизнь подвернулся шанс разбогатеть, так и то какой-то прохвост отнял его у меня, присвоив себе мои учредительские акции. Ему теперь живется неплохо, надо полагать.

Динни знал, что история с акциями — больное место Морриса. По-видимому, Моррис свято верил, что составил бы себе состояние, не пропади у него тогда акции Большого Боулдера. Впрочем, он и сейчас еще продолжал поигрывать на бирже.

— Странно, — промолвил Моррис, — как нам всем не повезло. И ты, Динни, и я, и Салли, и Робийяры, и Брайрли — вот уж сколько лет мы все здесь, на приисках, и никому из нас нет удачи.

— Олф пропал зазря, — горько сказал Динни, — и его жена тоже.

— Вы не должны осуждать Лору, — вступилась Салли.

— Я не осуждаю ее, — сказал Динни.

— А я осуждаю. — Моррис говорил решительно и жестко. — Зачем она отправила Эми в монастырь в Кулгарди? Не хотелось самой возиться с девочкой? А то, что она вышла замуж за этого Мак-Суини, я считаю просто оскорбительным для памяти Олфа.

— Это жестоко, Моррис, — пробормотала Салли.

— А ты могла бы так поступить? — спросил Моррис.

— Не знаю, может быть, — призналась Салли.

Динни решил, что пора переменить разговор.

— Говорят, Фриско опять пошел в гору в Лондоне, — сказал он, не подозревая, что новая тема выбрана им не совсем удачно. — Основал будто бы крупное акционерное общество и женился на какой-то богачке.

Салли была рада, что они сидели без света: Моррис мог бы заметить, как вздрогнула она, услышав эту новость.

— Да, кто-то говорил мне об атом, — равнодушно уронила она.

— Пэдди Кеван продал ему Золотое Перо, — сообщил Динни.

— Фриско и Пэдди Кеван — ну что вы скажете! — воскликнул Моррис. — Кто бы мог подумать, что они сделаются такими важными персонами на приисках.

Динни презрительно сплюнул.

— Важными персонами? Просто загребли кучу денег. Но только я уж лучше буду рыть золото, пока не сдохну, а наживаться таким способом, как они, не стану.

— Правильно, — согласился Моррис.

Наступило долгое молчание. Заунывное пение Калгурлы замерло где-то вдали, и только глухие удары толчеи нарушали тишину. Салли ушла в дом, чтобы уложить ребенка. Когда она вернулась на веранду, Моррис и Динни прервали разговор, словно он не был предназначен для ее ушей.

— Морри говорит, что никогда больше не пойдет искать золото, — сказал Динни, когда Салли подсела к ним.

— Не пойдешь, Моррис? — спросила Салли.

— Нет, — сказал Моррис, и в голосе его прозвучала горькая нотка. — Я не мечтаю больше о золоте и не жду никаких перемен в своей судьбе.

— Что говорить, тебе тогда крепко досталось, Морри, — согласился Динни. — Но знаешь, старатель всегда останется старателем, я так считаю. Золота в стране хоть пруд пруди. Пойдем со мной к Лейвертоновым холмам — глядишь, мы еще поймаем счастье за хвост.

— Нет, — повторил Моррис. — Я предпочитаю хоронить покойников.

— Ну что ж, — протянул Динни. — А мне нечего больше делать в этом городе. Самый воздух его мне противен и стук этих проклятых колотушек! Эх, вспомнишь, как шагали мы с Олфом по дорогам! Это была самая счастливая пора в моей жизни: каждый день ждешь, бывало, что принесет тебе судьба, ждешь своей великой удачи. Рудники погубили Олфа. Ну, а меня туда калачом не заманишь. Думаю, кстати, что ты прав, Морри, — рудники скоро опять заработают вовсю, и Калгурли и Боулдер расцветут снова. Но только я сердцем чую, что не найти здесь правды рабочему человеку до тех пор, пока мы не возьмем бразды правления в свои руки, как говорит Крис.

Динни встал и потянулся, словно сбрасывая с себя уныние, владевшее им весь вечер.

— А что, собственно, ты тут можешь сделать? — иронически спросил Моррис.

— Я? — проговорил Динни с коротким сухим смешком. — Не особенно много. Но думаю, что рабочие добьются своего, так же как они добились своего в борьбе за россыпное. Это одно из самых замечательных сражений австралийского рабочего класса, Морри. Оно изменило судьбу страны, оно заткнуло глотку правительству Форреста, которое противилось федерации, оно ввело наш Запад в ее состав. Все признают теперь, что во времена Эврики мой отец и его товарищи сослужили неплохую службу Австралии, а я думаю, что старатели наших приисков сделали не меньше, борясь за свои старательские права.