Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения - [192]

И там, где виден бог сквозь мрачную завесу,

Мы вместе в темноте скитаемся по лесу.

30 октября 1859 г.

ЛЮДИ МИРА — ЛЮДЯМ ВОЙНЫ Перевод Ю. Корнеева

«К вам, кто порабощал несметные народы,

К вам, Александры, к вам, охотники Нимроды[515],

К вам, Цезарь, Тамерлан, Чингис, Аларих[516], Кир[517],

Кто с колыбели нес войну и гибель в мир,

К вам, кто к триумфам шел победными шагами

И, как апрель луга душистыми цветами,

Усеял трупами песок дорог земных,

Кто восхищал людей, уничтожая их, —

Мы, кто вокруг могил стоит зловещей ратью,

Мы, ваши черные, уродливые братья,

Монахи, клирики, жрецы, взываем к вам,

Послушайте.

                    Увы, и наш заветный храм,

И ваш дворец равно рассудком с бою взяты.

Мы были, как и вы, всесильными когда-то,

И мы, подобно вам, с угрозой на челе,

Как ловчий по лесу, блуждая по земле,

Во имя господа ослушников карали.

Мы, папы, даже вас, царей, подчас смиряли.

Аттила, Борджа[518] — вы могуществом равны.

Вам — скипетры, а нам панагии даны.

За нами — идолы, за вами — легионы.

Пускай блистательней горят на вас короны,

Но мы опасней вас в смирении своем:

Рычите громче вы, а мы быстрей ползем.

Смертельней наш укус, чем ваш удар тяжелый.

Мы — злоба Боссюэ и фанатизм Лойолы[519].

Наш узкий лоб одет тиарой золотой.

Сикст Пятый, Александр Второй, Урбан Восьмой,

Дикат, еретиков пытавший без пощады,

Сильвестр Второй, Анит, Кайафа[520], Торквемада[521],

Чья мрачная душа гордыней налита,

Иуда, выпивший кровавый пот Христа,

Аутодафе и страх, застенок и темница —

Все это мы. На нас пылает багряница,

Пурпуровым огнем сжигая жизнь вокруг.

Богами, как и вы, казались мы. Но вдруг

Нам пасть несытую сдавил намордник узкий:

Рукой за глотку нас поймал народ французский,

И революции неуязвимый дух,

Насмешлив, дерзостен, к укусам нашим глух,

Вверг нас, священников, и вас, царей, в оковы,

Бесстрашно развенчав и разгромив сурово

Вертеп религии и цитадель меча.

В тюрьму загнали нас ударами бича,

Как укротители, Дантоны и Вольтеры.

На нас, кто мир держал в узле войны и веры,

Отныне Франция узду надела.

                                        Но

Через решетчатое узкое окно

Мы, братья, вам кричим, что мы полны надежды,

Что солнце черное должно взойти, как прежде,

Вселенную лучом свирепым осветя;

Что прошлое — веков зловещее дитя, —

Как воскрешенный труп, из колыбели встанет

И с хрипом мстительным опять на землю прянет.

Гроб — колыбель его, и ночь — его заря.

Уже в зияющих воротах алтаря,

Как сумрачный цветок, кадило засверкало.

Уже взывает Рим, подняв свое забрало:

„Умолкни, человек! Все лжет в юдоли сей!“

И переходит в рык поток его речей.

Грядет желанный день, когда, расправив крылья,

Личину права вновь с себя сорвет насилье,

Нерон и Петр людей двойным ярмом согнут[522],

Базар и храм на „ты“ друг друга звать начнут.

Ваш трон упрочится, и, как в былые годы,

На волю выйдем мы, закрепостив народы.

Мы на крестах распнем свободные умы.

Все станет догмою, и будем править мы.

Войною станет все, — вы будете вождями.

Тираны-короли с попами-палачами

Железною пятой придавят мир опять.

И вновь увидит он, как будут оживать

В кошмарах нового жестокости былого.

И вновь построим мы из сумрака ночного

Тот храм, чтоб Ложь собрать вокруг себя могла б

Ошую — цезарей и одесную — пап.

Мы постепенно тьму сгущаем над землею,

Чтоб, властвуя уже над детскою душою,

Когтями цепкими грядущее схватить.

Благословляем мы, когда хотим убить.

Стекает не елей — густая кровь с кропила.

Сутана ваш доспех, воители, затмила.

Все сокрушает наш безмерный гром, и с ним

Орудий ваших вой, конечно, несравним.

Опять забил набат святой и грозной ночи

Варфоломеевской. Все ближе он грохочет,

И зов его звучит страшней и тяжелей,

Чем трубы на войну идущих королей.

Вам нас не превзойти ни в ужасах, ни в злобе:

Ведь вы — всего лишь меч, а мы — покров на гробе.

За вами лишь тела раздавленных лежат,

А мы и для живых устраиваем ад.

И все ж нерасторжим союз жреца с солдатом;

Мы всё себе вернем, сражаясь с вами рядом.

Уже засов тюрьмы, где мы заключены,

Неслышно приоткрыт рукою Сатаны.

На мириады душ мы скоро прыгнем жадно.

Мы отвоюем мир».

                    Так, ночью непроглядной,

Пока, забыв о всем, мы предаемся снам,

Из клетки тигров зов несется в клетку к львам.

БЕДНЯКИ Перевод М. Кудинова

I

Ночь. Хижина бедна, но заперта надежно.

Среди сгустившихся теней увидеть можно,

Как что-то радужное светится слегка.

Видны развешенные сети рыбака.

На полке кухонная утварь чуть мерцает.

За занавескою, что до полу свисает,

Широкая кровать. И тут же, рядом с ней,

На лавки старые положен для детей

Матрас. Пять малышей спят на матрасе этом.

В камине бодрствует огонь и алым светом

Мать озаряет их: она погружена

В молитву. Женщина печальна и бледна.

А за стеною океан, покрытый пеной,

Своим рыданьем наполняет неизменно

Ночь, ветер, и туман, и черный небосвод.

II

Муж в море. С детских лет сраженье он ведет

С пучиной грозною, сулящей смерть и горе,

Пусть ураган и дождь — он должен выйти в море,

Чтоб накормить детей. По вечерам, когда

К ступеням пирса поднимается вода,

Один на паруснике в море он уходит.

Тем временем жена в порядок сеть приводит,

Сшивает паруса, следит за очагом,

На ужин варит суп из рыбы, а потом,

Спать уложив детей, творит в ночи молитву.