Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения - [187]

Я разорил весь Лувр, я учинял расстрелы,

Я нищих подбивал на хищные разделы,

Парижским заревом горит мое чело,

Я гнусен, мерзок, зол, но, коль на то пошло,

Я мог бы стать иным необычайно быстро,

Когда б тиран меня пожаловал в министры!

Я отравитель! Я убийца! Мелкий вор! —

Так оглушительный жужжит мне в уши хор,

Неукоснительно грозя мне казнью лютой…

А Жанна между тем спокойно спит, как будто

Без слов мне говорит: «Будь весел, не робей!»

И руку жмет мою ручонкою своей!

2 декабря 1873 г.

ПЕПИТА [490] Перевод Инны Шафаренко

Давнишнюю припомнил быль я!

Ну, рифма, — дай мне имена!

Ее ведь звали Инезилья?

— Нет, Пепою звалась она!

Как будто ей связали крылья,

В полете рифма не вольна:

Я повторяю: Инезилья!

— Пепита! — мне твердит она.

Сколь властно прошлое над нами!

Пепита… Все, что позади,

Как море, теплыми волнами

Колышется в моей груди,

Всплывает то, что было скрыто…

Я вижу детство и отца…

Его сопровождала свита,

И жили мы в стенах дворца…

В Испании, столь сердцу милой,

Однажды в ранний час, весной, —

А мне тогда лет восемь было, —

Пепита встретилась со мной

И молвила с улыбкой чинной:

«Я — Пепа!», — поклонившись мне.

Я почитал себя мужчиной

Там, в завоеванной стране…

Ее шиньон был в тонкой сетке

С каскадом золотых монет,

И в пламенных кудрях кокетки

Струился золотистый свет;

Под солнечным лучом блистали

Жакета бархат голубой,

Муар на юбке цвета стали

И шаль с каймою кружевной.

Дитя — но женщина… И Пепе

Не покориться я не мог:

Сковали душу мне, как цепи,

Одетый в бархат локоток,

Янтарное колье на шее,

Куст роз под стрельчатым окном…

Пред ней дрожал я, цепенея,

Как жалкий птенчик пред орлом.

И каждый день к ее балкону,

В часы, когда алел закат,

Являлись нищий и влюбленный —

Бездомный старец и солдат.

Пока один надутым франтом

Под окнами печатал шаг,

Другой надтреснутым дискантом

Молил о нескольких грошах.

Она же — пусть уловку эту

Ханжи суровые простят, —

Бросала нищему монету,

Влюбленному — лукавый взгляд,

И оба удалялись вскоре,

Равно довольные судьбой,

Влюбленный с торжеством во взоре,

Старик — неся два су с собой,

А я, стоявший у окошка,

Не видя их, — так был я мал, —

Не знал, что сам влюблен немножко,

И, что смешон, не понимал…

«Давай поженимся!» — сказала

Шалунья как-то мне шутя, —

В поклонники она избрала

Жандарма, а в мужья — дитя.

Смущенный, сам себя не слыша,

Я что-то ей пролепетал…

Она шепнула строго: «Тише!» —

Но пыл мой только жарче стал…

А рядом, во дворце, где в зале

От витражей полутемно,

Солдаты в домино играли

И пили старое вино.

ЧЕТЫРЕ ВИХРЯ ДУХА

НАПИСАНО НА ПЕРВОЙ СТРАНИЦЕ КНИГИ ЖОЗЕФА ДЕ МЕСТРА Перевод Ю. Корнеева

Зловещий храм, сооруженный

В защиту беззаконных прав!

По этой плоскости наклонной

Алтарь скатился, бойней став.

Строитель жуткого собора,

Лелея умысел двойной,

Поставил рядом два притвора:

Для света и для мглы ночной.

Но этот свет солжет и минет;

Его мерцанье — та же мгла,

И над ПарижемРим раскинет

Нетопыриные крыла[491].

Философ, полный жаждой мести,

Своим логическим умом

Измыслил некий Реймс[492], где вместе

Сидят два зверя за столом.

Хотя обличья их несхожи:

Один — блестящ, другой — урод,

Но каждый плоть народа гложет

И кровь народа алчно пьет.

Два иерарха, два придела:

В одном венчает королей

Бональд, в другом де Местр умело

Канонизует палачей.[493]

Для тирании нет границы —

Ее поддерживает страх.

На тронах стынет багряница,

Стекающая с черных плах.

ЛЕГЕНДА ВЕКОВ

СОВЕСТЬ [494] Перевод М. Кудинова

С женою и детьми, покрыт звериной шкурой,

Под проливным дождем, взлохмаченный и хмурый,

Бежал от лика Иеговы Каин прочь;

И прибыл наконец, когда спустилась ночь,

К подножию горы, где полные печали

Измученные сыновья ему сказали:

«Мы здесь уляжемся на землю и заснем».

Но Каин спать не мог: он думал, а потом

Вверх посмотрел и там, в глубинах небосвода,

Глаза увидел вдруг, не скрыла непогода

Их взора. На него тот взор был устремлен.

«Путь пройден небольшой!» — дрожа воскликнул он.

И, разбудив жену и сыновей, он снова

Возглавил их побег. Не говоря ни слова,

Шел тридцать дней подряд и тридцать шел ночей,

От шума вздрагивал, не расправлял плечей;

Боясь взглянуть назад, он шел, с пространством споря,

Без сна и отдыха. И вот на берег моря,

В край, названный потом Ассуром, он пришел.

«Здесь остановимся, — сказал он. — Я нашел

Себе убежище, достигнув края света».

И в небо мрачное он глянул, молвив это,

И увидал глаза в бездонной глубине.

Охвачен дрожью, закричал он: «Дайте мне

Укрыться где-нибудь!» И сыновья в печали

Смотрели на него и головой качали.

Иавалу, отцу тех, кто живет в шатрах,

Раскидывая их в пустыне и песках,

Так Каин приказал: «Здесь натяни полотна!»

И возвели шатер с его стеной неплотной,

Камнями придавив полотнища к земле.

«Ты видишь что-нибудь?» — спросила в полумгле

Дочь сыновей его, ребенок нежный Цилла.

«Глаза! — ответил он. — Мне жизнь моя постыла».

Иувал, предок тех, кто в барабаны бьет

И с гуслями в руках по улице бредет,

Воскликнул: «Я могу соорудить иное!»

Он Каина укрыл за бронзовой стеною.

И Каин вновь сказал: «Глаза! Опять глаза!»

«Мы крепость возведем, — Енох ему сказал.—

Построим город, цитадель и много башен.

Никто не подойдет — так будет город страшен.

И все ворота в нем закроем на засов».

И Тувалкаин, этот предок кузнецов,

Стал город воздвигать ужасный, как проклятье.