Девяносто третий год. Эрнани. Стихотворения - [178]

Все те, кто смерти ждал, был на судьбу в обиде

Не за себя, а за него: так велика

Была к нему любовь. И страшная тоска

Вдруг овладела им. Исход борьбы кровавой

Постигнув, бога он призвал. Любимец славы

Дрожал, был бледен он, и взор его погас,

Он чувствовал, что искупленья пробил час,

Что за какой-то грех обрушились удары.

«О бог войны, скажи: настало время кары?» —

Воскликнул он в ночи и услыхал ответ.

Тот, кто невидим был, сказал во мраке: «Нет!»

II

О Ватерлоо! Ватерлоо! Словно волны,

Попавшие в сосуд, уже до верху полный, —

Так батальоны смерть смешали на твоей

Арене средь холмов, долин, лесов, полей.

Европа с Францией сошлись. О столкновенье

Кровавое! И нет надежды на спасенье;

Героям изменив, бежит победа прочь,

И горько плачу я, не в силах им помочь;

Затем, что в том бою они велики были,

Бойцы, которые всю землю покорили

И Альпы перешли и Рейн, а королей

Заставили дрожать пред славою своей.

Ночь близилась. Шел бой, тяжелый, непреклонный.

Уже почти была в руках Наполеона

Победа близкая: вел наступленье он

И видел, что прижат был к лесу Веллингтон.

В подзорную трубу глядел любимец славы.

Великий страшный бой и слева шел и справа.

Вдруг радостью объят, забыв сраженья пыл,

«Груши!» — воскликнул он. Увы, то Блюхер был.

Надежда в тот же миг переменила знамя,

Сраженье разрослось, как воющее пламя,

Каре под ядрами английских батарей

Погружено в хаос. Крик гибнущих людей

С равнины несся ввысь. Кровавая равнина

Пылала словно горн, как адская пучина,

И падали в нее разбитые полки.

Тамбур-мажоры, как под ветром колоски,

Склонялись до земли и больше не вставали,

Виднелись на телах следы свинца и стали.

Резня ужасная! Миг роковой! И вот

Приказ последний император отдает,

На гвардию свою он обращает взоры:

Надежды нет другой и нет другой опоры.

«Пустите гвардию в сраженье!» — он вскричал.

И гренадеров всколыхнулся грозный вал,

Уланы двинулись, драгуны, кирасиры,

Повелевающие громом канониры,

В блестящих касках, с палашами до земли,

Все те, кто Фридлянд знал, кто помнил Риволи,

Поняв, что смерть их ждет на празднестве великом,

Все божество свое приветствовали криком.

Затем они пошли в сраженье. Впереди

Играла музыка. Гнев не кипел в груди.

Спокойно шли, смеясь над вражеской картечью,

И были встречены пылающею печью.

Увы! Наполеон за гвардией своей

Следивший пристально, увидел шквал огней,

Который на нее из пушек извергался,

И полк разгромленный в пучину погружался,

И таяли его железные полки,

Как свечи таяли. Держа в руках клинки,

Они величественно к гибели шагали.

Спокойно спите! Смерть вы храбро повстречали.

Смотрела армия в смятенье, как беда

Полки гвардейские косила. И тогда,

Вдруг вопль отчаянный издав среди смятенья,

Испуганная великанша, Пораженье,

В лохмотья превратив полотнища знамен

И храбрости лишив храбрейший батальон,

Из праха начала расти неодолимо,

Подобно призраку из пламени и дыма.

И страхом искажен был Пораженья лик.

«Спасайтесь!» — слышался его ужасный крик.

«Спасайтесь!» — о позор! — все закричали разом.

Смертельно бледные, почти теряя разум,

Средь опрокинутых фургонов, по телам

Людей поверженных бежали по полям,

В овраги скатывались, прятались в сарае,

Бросая кивера, оружие бросая.

Под прусской саблею испытанный боец

Кричал, и плакал, и дрожал. И наконец

Все то, что армией великой называлось,

Как подожженный стог, развеялось, распалось.

Увы! Бежали те, кто сам любую рать,

Кто всю вселенную мог в бегство обращать.

Промчалось сорок лет, другие минут сроки,

Но уголок земли, зловещий, одинокий,

Равнина, где стряслась великая беда,

Гигантов бегство не забудет никогда.

Глядел Наполеон, как льются словно реки

Бегущие полки, и снова в человеке

Зашевелился червь сомненья и тоски,

И к небу человек воззвал: «Мои полки

Разбиты, власть моя лежит на смертном ложе.

Так, значит, вот оно возмездие, о боже?»

И в пушечном дыму, который застил свет,

Услышал голос он. Сказал тот голос: «Нет!»

Джерси, 30 ноября 1852 г.

ПЕСЕНКА Перевод Г. Шенгели

Его величие блистало

          Пятнадцать лет;

Его победа поднимала

          На свой лафет;

Сверкал в его глубоком взгляде

          Рок королей.

Ты ж обезьяной скачешь сзади,

          Пигмей, пигмей!

Наполеон, спокойно-бледный,

          Сам в битву шел;

За ним сквозь канонаду медный

          Летел орел;

И он ступил на мост Аркольский

          Пятой своей.

Вот деньги — грабь их лапой скользкой,

          Пигмей, пигмей!

Столицы с ним от страсти млели;

          Рукой побед

Он разрывал их цитадели —

          Как бы корсет.

Сдались его веселой силе

          Сто крепостей!

А у тебя лишь девки были,

          Пигмей, пигмей!

Он шел, таинственный прохожий,

          Сквозь гул времен,

Держа и гром, и лавр, и вожжи

          Земных племен.

Он пьян был небывалой славой

          Под звон мечей.

Вот кровь: смочи твой рот кровавый,

          Пигмей, пигмей!

Когда он пал и отдал миру

          Былой покой,

Сам океан в его порфиру

          Плеснул волной,

И он исчез, как дух громадный

          Среди зыбей.

А ты в грязи утонешь смрадной,

          Пигмей, пигмей!

Джерси, сентябрь 1853 г.

ULTIMA VERBA [471] Перевод М. Донского

Убита совесть! Он, довольный черным делом,

С усмешкой торжества склонился к мертвецу.

Кощунственно глумясь над бездыханным телом,