Девушки из Шанхая - [106]

— Ха! — восклицает моя сестра. — Мы могли бы рассказать ей о нем. Помнишь, как он отзывался о красотках?

— Читай, читай, — говорит Сэм.

* * *

На Рождество Джой не приезжает. Мы не ставим большую елку. Вместо этого Сэм покупает деревце не больше восемнадцати дюймов в высоту и ставит его на шкаф Верна.

К концу февраля первоначальный энтузиазм Джой наконец-то сменяется тоской по дому.

Как можно жить в Чикаго? Здесь так холодно. Все время дует ветер и солнце не показывается из-за туч. Спасибо за теплое нижнее белье из магазина военных излишков, но и оно здесь не помогает. Все здесь белое — земля, солнце, лица людей. Дни слишком короткие. Не знаю, чего мне не хватает больше: пляжа или съемок с тетей Мэй. Я скучаю даже по кисло-сладкой свинине, которую папа готовит в кафе.

А вот это уже плохо. Кисло-сладкая свинина считается худшей разновидностью блюд, которые готовят для ло фань: слишком сладко и слишком много панировки.

В феврале она пишет:

Я надеялась, что у кого-нибудь из профессоров будет для меня подработка на весенние каникулы. Почему ни один из них не может мне помочь? На истории я сижу в первом ряду, но преподаватель сначала раздает материалы всем остальным. Если мне не хватает — тем хуже для меня.

Я отвечаю:

Тебе всегда будут говорить, что ты чего-то не можешь, но не забывай: ты можешь заниматься чем угодно. Обязательно ходи в церковь. Там тебя всегда примут, и там можно говорить о Библии. Будет хорошо, если все будут знать, что ты христианка.

Она пишет:

Меня по-прежнему спрашивают, почему бы мне не вернуться в Китай. Я отвечаю, что не могу вернуться туда, где ни разу не была.

В марте Джой неожиданно приободряется. Сэм предполагает, что дело в весне. Но она продолжает жаловаться на бесконечную зиму. Скорее дело в мальчике.

Мой друг Джо пригласил меня вступить в Христианскую демократическую ассоциацию китайских студентов. Мне там нравится. Мы обсуждаем интеграцию, межрасовые браки и отношения в семье. Я многому научилась, и мне нравится видеть дружелюбные лица, вместе готовить и обедать.

Кто бы ни был этот Джо, я рада, что она вступила в Христианскую ассоциацию. Там у нее будут друзья. Прочитав письмо остальным, я пишу ответ:

Папа хочет знать, как твои занятия. Ты все так же хорошо учишься? Тетя Мэй спрашивает, что сейчас носят в Чикаго и что тебе прислать. Мне остается добавить немногое. У нас все примерно так же, как и было. Мы закрыли сувенирный магазин — не стоит труда нанимать кого-нибудь для продажи этого «мусора», как ты его всегда называла. В кафе дела идут хорошо, папа очень занят. Дядя Верн просит тебя рассказать о Джо. (Он ни о чем таком не просил, но все мы умираем от любопытства.) Тетя, как всегда, много работает. Что еще? Ты же знаешь, что здесь происходит. Все боятся, что их сочтут коммунистами. Проблемы в бизнесе или в личной жизни можно решить, назвав кого-то коммунистом. «Слышали? Такой-то, оказывается, коммунист!» Ты же знаешь, как люди сплетничают, гоняют ветер и ловят тени. Кому-то удалось продать больше сувениров: должно быть, он коммунист. Она отвергла мои ухаживания: она, должно быть, коммунистка. К счастью, у папы нет врагов, а за тетей никто не ухаживает.

Так, обходными путями, я пытаюсь побудить Джой побольше рассказать об этом Джо. Но я ее мать, а она определенно моя дочь. Она видит меня насквозь. Как обычно, я читаю письмо, когда мы все собираемся у постели Верна.

Вам понравится Джо. Он учится на подготовительных курсах при медицинском колледже. Он ходит со мной по воскресеньям в церковь. Вы бы хотели, чтобы я молилась, но мы не молимся на встречах Христианской ассоциации. Вы, наверное, думаете, что мы там говорим только об Иисусе, но мы совсем о Нем не говорим. Мы обсуждаем несправедливости, которые происходили с людьми вроде вас с папой, бабушкой и дедушкой. Мы говорим о том, что происходило с китайцами в прошлом и до сих пор происходит с черными. На прошлой неделе мы пикетировали универмаг «Монтгомери Вордс», потому что там не принимают на работу черных. Джо говорит, что меньшинства должны объединяться. Мы с Джо убеждаем людей подписывать петиции. Приятно ради разнообразия подумать о проблемах других людей.

Дослушав, Сэм спрашивает:

— Как ты думаешь, этот Джо говорит на сэйяпе? Мне бы не хотелось, чтобы она вышла замуж за кого-то, кто не говорит на нашем диалекте.

— Кто сказал, что он вообще китаец? — замечает Мэй.

Тут мы принимаемся перебивать друг друга.

— Они же состоят в китайской организации, — говорит Сэм. — Он должен быть китайцем.

— И они вместе ходят в церковь, — добавляю я.

— И что? Ты всегда поощряла ее ходить в церковь за пределами Чайна-тауна, чтобы знакомиться с другими людьми, — говорит Мэй, и на меня обращаются три пары возмущенных глаз.

— Его зовут Джо, — говорю я. — Хорошее имя. Звучит по-китайски.

Пока я разглядываю это имя, написанное аккуратным почерком моей дочери, моя ехидная младшая сестра перебирает других Джо:

— Джо Ди Маджио, Джозеф Сталин, Джозеф Маккарти…

— Напиши ей, — вмешивается Верн. — Скажи, чтобы не дружила с коммунистами. Она попадет в беду.

Но я пишу не это. Я спрашиваю напрямую: