Девушки и единорог - [73]

Если бы он действительно любил ее, он бы не уехал так поспешно, даже не попытавшись увидеться с ней.

До этого момента она никогда не сомневалась в искренности Шауна. Она никогда не приставала к нему с вопросами. Видела в нем то же стремление, ту же силу, толкавшую ее к нему. Никто не сомневается в ветре, в приливе, в буре, в силе, заставляющей листву распускаться весной. Она верила его глазам, его рукам, радости, которую он вызывал в ней и в себе, радости, великой и чистой, как небо или море. Была уверена, что в мире нет другой женщины, с которой он мог бы оставаться таким свободным, таким сильным, таким жизнерадостным, как с ней — и она с ним, — в царстве травы, в зеленом мире, убежище любви. Чтобы достичь взаимопонимания, им было достаточно взглянуть друг на друга или взяться за руки. Но они понимали друг друга и в разговоре. Они смеялись по одному и тому же поводу, над одними и теми же словами или ситуациями. Или так, без всякого повода.

Она не могла представить, что может позволить поцеловать кончик своего пальчика любому другому мужчине, кроме него. Одна мысль об этом бросала ее в дрожь. Она съежилась на украшенном кружевами покрывале и спрятала голову под подушку. Какой ужас! Она разделась догола перед ним! Для него! Но это было так просто сделать перед ним, это было так прекрасно. Перед смотревшими на нее серыми глазами. Серыми глазами, голубевшими, когда небо становилось голубым. Обнаженная вместе с ним в обнаженном мире, обнимавшем их.

Уехал. Он прав: это не могло продолжаться. Она не захотела задуматься, ей было слишком хорошо, у нее был Сент-Альбан и у нее был Шаун, она была счастлива и спокойна, надежно устроившись в своем доме, словно в уютном кресле перед камином. Но обжигавшим ее пламенем был Шаун.

Это неправда, что ты не любишь меня! Ты всю жизнь будешь жалеть, что уехал от меня! Но как я? Что будет со мной? Я осталась разорванной на две половинки, и одна половинка меня исчезла! Теперь я умру.

— Какой я стала идиоткой! — громко произнесла Гризельда. Она вскочила и заходила взад и вперед по комнате, стараясь обрести свое обычное хладнокровие. Если он уехал — что ж, значит, он уехал. Это многое упрощает. Теперь она вернется к прежней спокойной жизни.

Подойдя к зеркалу, она остановилась и вгляделась в свое отражение. Из зеркала на нее смотрело чужое лицо с глазами, пустыми, словно распахнутые окна, уставившимися в пустоту. И такая же пустота была и за ними, в голове.

Она бросилась в туалетную комнату, сполоснула лицо лавандовой водой и глубоко вздохнула. Если он уехал, то так будет лучше для него и для нее. С этим покончено. Это все! Велосипеды! Мадам, «Как бишь ее.» Мадам! Супруга господина Икс! О чем он только думал?

Кстати, велосипеды… Она громко позвала Молли, потом крикнула еще громче. Через четверть часа они вдвоем проехали по дамбе на велосипедах Элис и Китти. Они чувствовали себя не очень уверенно, с трудом забрались на ненадежные устройства. К счастью, эти машины были достаточно простыми, как бы там ни было, они все-таки ехали.

— Мы хотим попросить твою мать, чтобы она помогла нам сшить платья для бала, — сказала Гризельда.

Возможно, мать Молли знала, куда исчез Шаун. Конечно, она не могла прямо спросить ее об этом, но можно было незаметно свести разговор на интересующую ее тему. Если она что-то знает, она обязательно скажет. Она знала все, что происходило в этих местах, несмотря на то, что была француженкой.

Мать Молли, Эрнестина, раньше была горничной леди Гарриэтты. Все называли ее просто Эрни. Через год после приезда сэра Джона с семьей на остров Сент-Альбан она встретила, выходя из церкви в Донеголе, которую посещала скорее для развлечения, чем исходя из религиозных убеждений, Фалоона из Россновлега, здоровяка с кулаками размером с детскую голову, с огненной шевелюрой и глазами цвета незабудки. Он участвовал вместе с другими крестьянами в строительстве дамбы и помог перенести сэра Джонатана на руках, чтобы тот смог умереть у себя дома.

Через три месяца она вышла за него замуж и оставила работу у леди Гарриэтты. Она была счастлива с этим огромным наивным мужчиной, но в то же время сильно переживала расставание с хозяйкой, которую любила, а также с родившимися на ее глазах Гризельдой и Элен.

Фалоон увез ее в Россновлег. Там у него была небольшая ферма во владениях Гринхолла, находившаяся на берегу озера с тем же названием. Хижина из глины, одна комната с одним окном и дверью, соломенная кровля, стол, скамья, две табуретки и постель из досок с соломой вместо матраса. Фалоон считался зажиточным фермером.

Леди Гарриэтта подарила им настоящую кровать, стулья, шкаф, занавески на окно и тысячу других мелочей. Эрни счастливо прожила пять лет, с наслаждением отдаваясь душой и телом земле и водам Ирландии в объятиях простодушного Фалоона. Вокруг домика она посадила множество цветов, в хижине, в единственной комнате, она создала рай в миниатюре, наполовину простой, как Ирландия, и наполовину изысканный, как Париж, где она родилась. Великан Фалоон не верил своим глазам. Он решил, что женился на фее, приехавшей в Ирландию с континента, удивительной женщине, сделавшей их хижину кусочком рая. Его друзья и соседи — самые близкие находились в часе ходьбы — снимали шапку, когда заходили к нему.