Девушки и единорог - [13]

По дому как будто пронеслась тревожная волна. Разбуженные слуги метались по коридорам, постепенно скапливаясь возле дверей, в которые продолжал стучать неизвестный посетитель.

Джонатан первым устремился к двери, двигаясь так быстро, что полы его халата не поспевали за ним. Охваченный яростью, он был готов уничтожить того, кто посмел разбудить Элизабет.

За дверью стоял подросток с всклокоченной рыжей шевелюрой и кирпично-красной физиономией. Джонатан признал в нем сына молочника из Донегола.

Мальчик быстро заговорил, не позволив хозяину открыть рот:

— Ох, господин, я как раз хотел увидеть вас! Вы должны немедленно поехать со мной! Патрик Килиан и Дермот Мак-Крэг вот-вот поубивают друг друга! Это что-то ужасное! Едем скорее!

— Они что, подрались? Где? Почему?

— Они на острове Сент-Альбан. Мак-Крэг загнал туда своих коров во время отлива, но Патрик заявил, что пастбище на острове отдано его ферме. А Мак-Крэг сказал, что за последние двадцать лет Патрик не сводил туда ни одного теленка. Траву на острове нужно использовать, Господь не хочет, чтобы она пропадала без пользы. К тому же, Патрик католик, а Мак-Крэг — оранжист, и у каждого полно друзей! Все это кончится очень плохо. Отец сказал мне: «Только сэр Джонатан не позволит случиться страшному. Быстрее отправляйся за ним!»

— Я еду! — бросил Джонатан.

Конюх уже кинулся седлать Хилл Боя, самую быструю лошадь, великолепного белого пони из Коннерамы. Через пять минут Джонатан уже скакал к океану. Он знал обоих фермеров, они были с его земель; знал он и остров Сент-Альбан с развалинами монастыря и полуразрушенной башней. Остров входил в его владения, но он еще ни разу не посещал его, так как на нем никто не жил и там не было хозяйственных построек.

Пока Хилл Бой мчал его к берегу, он молился, чтобы Бог не дал ему опоздать. С времен завоевания Ирландии Плантагенетами ирландцы не переставали бороться за свою свободу и свои права. Владельцам поместья обычно удавалось предотвратить серьезные беспорядки на своих землях. Это было весьма сложно, поскольку Донегол, как и другие северные графства, после казней и депортаций, последовавших за восстанием О’Нейла[8], были заселены по приказу короля Якова I[9] англо-шотландскими колонистами-арендаторами протестантской конфессии. Их потомки, находившиеся на землях Джонатана, обладали правами, которых были лишены католики. Они могли богатеть и часто занимали более высокое социальное положение, что было недоступно коренным ирландцам. Их было не очень много, но достаточно, чтобы поддерживать у католиков постоянное ощущение несправедливости. Недовольство католиков проявлялось драками на базарах или в кабаках; как правило, дальше дело не заходило, так как в пределах владений Гринов, благодаря их разумной политике, католики были несколько менее обижены, а протестанты обладали менее выраженными преимуществами, чем в других частях Ирландии.

Лендлорд Джонатан, ирландец душой, но сторонник протестантизма и законопослушный англичанин, спешил, подгоняя Хилл Боя, в надежде успеть к месту конфликта до того, как разгорится пламя насилия. На нем были белые обтягивающие брюки, такие же белые сапоги и белая шерстяная рубашка ручной выделки, тонкая, словно из индийского шелка. Весь белый на белой лошади, он промчался по зеленой долине, не выбирая дороги, преодолевая ручьи и зеленые ограды, и ему потребовалось меньше часа, чтобы доскакать до побережья. На берегу, напротив острова, собралось несколько сотен человек, включая женщин и детей. Мужчины крепко сжимали в мозолистых руках деревянные вилы, лопаты, дубины и просто палки. Толпа делилась на две части узким, в несколько шагов, промежутком, своего рода «ничейной землей», по которой белый всадник проехал до самой воды, где и остановился. Первым его приветствовал оркестр протестантов из трубача и барабанщика; ему сразу же ответили флейта и скрипка музыкантов-католиков.

— Хорошо, хорошо! — крикнул Джонатан. — Вы прекрасно играете, только держитесь подальше друг от друга. Но кто отвезет меня на Сент-Альбан?

Вода прилива стояла очень высоко. С десяток лодок перемещались по проливу, одни к острову, другие к материку. Первые были заполнены готовыми к схватке бойцами, на вторых оставался только один гребец. Когда одна из них приткнулась к берегу, Джонатан запрыгнул в нее, сопровождаемый мужчиной-католиком, хотя гребец на лодке был протестантом.

Весь в белом, Джонатан, стоявший на носу лодки, смог, наконец, взглянуть на приближавшийся остров. У него внезапно прервалось дыхание. Ему почудилось, что увиденное им было создано в этом пространстве и этом времени только сейчас и только для того, чтобы он увидел созданное, и что только ему было дозволено видеть это, хотя то же самое должны были видеть и все остальные. Остров открылся для него, представ перед ним в своей совершенной истине, и только ему повезло увидеть его и понять.

Дар красоты не мог просуществовать дольше, чем длился его взгляд. Небо над ним было безупречно синим, каким никогда не бывает в Ирландии. Застывшая поверхность моря сверкала, словно зеркало. Все вокруг замерло, застыв в неподвижности. Для взгляда человека, стоявшего на носу лодки, весь пейзаж представлял собой сочетание идеальных изогнутых линий. Если бы лодка продвинулась вперед всего на один метр, все мгновенно изменилось бы. Поняв это, Джонатан увидел все сразу: под куполом девственно чистого неба в протянутом ему кубке моря лежал изумрудный остров, изысканный, словно грудь юной девушки, и на его вершине виден был сосок, образованный руинами аббатства с их приземистой башней. У далекой линии горизонта темно-синее море соединялось с более светлым небом, и между морем и небом лежал остров.